Александр Сергеев - Если ты умер (СИ)

— Так его, барон Багбир, покажите черни ее место!

Не желая откладывать расправу в долгий ящик, всадник дал шенкеля коню, и на ходу высвободил из ножен палаш, направляясь прямиком к застывшей фигуре парня. И когда до него оставалось едва с десяток шагов, широким замахом Тинкер отправил топор навстречу летящему не него во весь опор барону. Выбери парень своей целью самого Багбира, тот бы уклонился, или же принял бы удар на щит, но не знающий рыцарского этикета простой циркач метился в коня, не прикрытого ничем. Однако, боевого опыта у парня не было и топор он метал разве что в неподвижные чурбаки, да и то попадал через раз. Коню повезло, в каком то смысле, удар пришелся обухом, вышибив на мгновение из животного дух, так что передние его ноги подломились, отправляя всадника в короткий полет, закончившийся в мягкой и влажной земле.

Поднявшийся барон был зол. Какая-то деревенщина посмела сшибить его с коня, что не удавалось на турнирах самым прославленным бойцам четырех провинций? Взревев, Багбир бросился на обидчика, размахивая перед собой тяжелым каролингом. Промелькнувший перед самым носом клинок заставил отпрыгнуть Тинкера в сторону, к обочине, где он и кувыркнулся в канаву, запнувшись о поваленный ствол дерева. Выбравшись на карачках он едва не лишился скальпа, пригнувшись лишь в последний момент. Просвистевший над головой тяжелый клинок врубился в ствол дерева. С рычанием, барон выдрал увязший меч, и обернулся в поисках противника. Пелена гнева застила ему глаза, а посему, обнаружив Тинкера, стоящего с выставленным далеко вперед кинжалом, он ринулся на обидчика, пластуя воздух перед собой.

Цирковые представления развивают координацию движений, в борьбе с посетителями здоровяк изрядно натаскался в искусстве уклонения от захватов и ударов, но ему никогда не приходилось противостоять вооруженному нападающему, и при очередном маневре Тинкер почувствовал, что уперся спиной в ствол дерева. А через мгновение клинок барона врезался под его ребра. Посмотрев на оседающее тело, тяжело дышащий Багбир стащил перчатку и утер выступившую испарину. Его не покидало ощущение, что несмотря на одержанную победу, что-то тут не так

Понимание пришло через целый год, когда он и думать забыл об этом инциденте, в таверне он уловил краем уха крайне нелицеприятную балладу, в одном из действующих лиц он и узнал сам себя. И это была далеко не та слава, которую бы он хотел по себе оставить. Вскоре бывшие его знакомые при встрече начинали расплываться в сочувственных усмешках. Дамы при одном его имени начинали хихикать, и даже простой люд вскорости перестал проявлять должное почтение. В один прекрасный день он сидел в кабаке «У Однозубого» и глушил местную сивуху, заливая хмелем паскудное настроение, когда рыжий шут, развлекавший публику разнообразными немудреными шуточками, взялся за банджо. И уже на первых аккродах, барон взбесился, взревев он опрокинул тяжеленный стол, разметав посуду по половине зала, окатив недопитой брагой пару соседних столов, на его счастье пустовавших. После чего схватил за грудки рыжего, и встряхивая его на каждом слове, прорычал:

— Какого дьявола? Почему этот никчемный человечишка стал героем? Он же даже помер, не как воин, а как загнанная в угол крыса! Почему???

На его вопрос ответила тренькнувшая тетива. Тяжелый болт вошел аккурат в подмышечную впадину по самое оперение. Шокированный барон упал на колени, выпустив из рук свою несостоявшуюся жертву. Повернул голову, увидев свою смерть, пришедшую к нему в облике худенькой девушки с арбалетом. Она тихо, не приближаясь к нему произнесла:

— Потому что он умер героем, а его убийца, всего лишь дорвавшийся до власти боров, боящийся даже вилки в руках своих подданных. Смог бы ты пойти на смерть, для того чтобы выручить своих друзей, или просто защищая права тех, кто может быть о тебе никогда и не узнает? Ты, кичащийся своим богатством, больше раб чем был Тинкер. О твоей смерти забудут, его же будут помнить в веках.

Последние ее слова были обращены в пустоту. Остекленевшие глаза барона отражали только пляшущие языки пламени в очаге, эти зеркала души давно уже не отображали богатого внутреннего мира, как и у всех продавших свободу в обмен на сытую жизнь и иллюзию безопасности.

Подошедший к подруге Джей, потирая горло, прохрипел:

— Таких как он не должно существовать. Никогда.

Девушка кротко взглянула на своего любимого, и осведомилась:

— И что же ты будешь делать? Мы ведь даже не знаем настоящего имени Тинкера, чтобы сообщить о нем родным.

— Аллин. Аллин Туффо. Он внебрачный отпрыск одного из баронов, который оставил ему на память о себе ту ржавую железяку, которая втравила его в неприятности и непомерное самомнение. — изрек Джей. Задумавшись на секунду, он добавил, расплывшись в недоброй улыбке, — герой умер, да здравствует Герой! Я душу продам, чтобы уничтожить их всех, до единого!

Скакать по камням оказалось гораздо проще, чем я ожидал. Мое тело обладало превосходной координацией движений, даже на грани сознания удавалось поддерживать достаточно высокий темп движения. Судя по радару, облако было скоплением большого количества живых существ, в разной степени довольных этим светом.

Решив, что на появления меня, кто бы там ни был — отреагирует в любом случае несколько нервно, я решил, что лучше сначала бы подкрасться поближе и осмотреться. Скрываясь в тени валунов побольше, медленно я прокрался на расстояние прямой видимости. Судя по творящемуся впереди бардаку, тут намечалась небольшая войнушка. Прикинув все за и против, я решил, что вмешиваться будет излишним поскольку обстановка совершенно неизвестная, а вот подобраться поближе, и воспользоваться ситуацией в целях пополнения ресурсов — не повредит. Пока мне зигзагом, по самых загроможденным и темным местам приходилось ползти в сторону произошло сразу несколько событий — полыхнул алым радар, сообщая что появились первые жертвы, я сразу же сконцентрировался на сборе столь необходимой мне энергии, щедро жертвуемой в горячке боя солдатами. Но почти сразу же процесс подзарядки был прерван самым бесцеремонным образом, шорохом поблизости. Ну никакого покоя. Даже после смерти.

Аккуратно двинувшись в сторону шума, я столкнулся нос к носу с полупригнувшимся бойцом прямиком из какого то средневековья. Кольчуга, поверх колета, выцветшего под палящим солнцем и проливными дождями. Вероятно, он служил для облегчения опознания своих, но для меня они все были одинаково серыми. Шлем, похожий на ночной горшок, с полями, долженствующими защищать плечи и ключицы, от ударов клинкового оружия. Я даже успел подумать, что у них тут довольно неплохой уровень металлообработки, если они освоили такие изделия, достаточно сложные в массовом производстве. А через мгновение, мои когти сомкнулись на его горле и тут же, думая лишь о том, чтобы не дать ему поднять шум, выпил из него максимум энергии, как-то отрешенно наблюдая за стремительно иссыхающим телом, покуда то не превратилось совсем в прах. Произошло все почти мгновенно, за считанные секунды. Но следовавший за ним по пятам другой солдат, в котелке не по размеру, что-то заверещал, и попытался спрыгнуть с камня, на который только что с таким усердием громоздился. В два прыжка оказавшись рядом, я добавил ему основательного пинка, отправив его в краткий полет в гущу соратников, устраивая там натуральную свалку. После чего подхватил выпавший из рук незадачливого вояки тесак и врубился в эту кашу. И впервые, всколыхнулись эмоции. Точнее ровно одна. Бешенство, Ярость. С большой буквы. Я не замечал ударов, приходящихся со всех сторон, всюду был он, долгожданный противник, и я упивался битвой. Пока не получил мощнейший удар в бок, разметавший солдат и основательно приложивший меня о груду камней. Рывком я укрылся за огромным валуном, и прикинул — что же, черт возьми, это было. Пару раз выглянув, нарочито открываясь, мне таки удалось добился повторения шоу — валуны, там где только что была моя бренная тушка, взорвались градом осколков, основательно посекших и так пострадавшую шкуру. Но интересовала меня отнюдь не красочность этого спецэффекта, а его источник. Каковой и был обнаружен. В когда то белой, а теперь пятнисто серой рясе, среди полусотни солдат, разной степени травмированности, стоял уткнувшись взглядом в кончики своих сапог, какой-то упитанный хмырь, с выбритой тонзурой и с какой то заковыристой хреновиной на длинной цепочке, болтающейся на груди. Ни дать, ни взять монах. Только вот смирением от него и не пахнет. Подхватив пару камней, я взметнулся вверх по груде камней и поочередно метнул каждый булыжник, целясь аккурат в лысину этого жреца неведомого культа.