Роман Злотников - Взлет

Затем Овсинский и несколько его бывших товарищей по революционному движению выступили в газетах с открытым призывом «ко всем владельцам земли» показать «всем русским людям свою заботу о русском народе и стремление к его процветанию» и полностью отказаться от выкупных платежей, а также недоимок за прошедшие годы, ибо выкупные платежи есть главное зло, кое губит русского крестьянина – становой хребет русского народа и Российской империи. А взамен они готовы призвать всех революционеров исключить как терроризм, так и вообще все формы подпольной борьбы из методов достижения цели. Ибо если произойдет отмена выкупных платежей и недоимок, это покажет всем, что внутри государства и общества появился шанс договориться без взаимного истребления даже с самыми непримиримыми оппонентами. То есть террористическая деятельность потеряет всякий смысл.

Сидевшие в Цюрихе вожди «непримиримых» (ну прям чеченцы какие-то! Впрочем, в чем разница-то? И те, и другие – террористы, то есть обычные убийцы) во главе с Ульяновым, Брешко-Брешковской [7] Брешко-Брешковская Екатерина (1844–1934) – одна из создателей и руководителей партии эсеров. , Троцким и братьями Гоц [8] Михаил и Абрам Гоцы – основатели и одни из руководителей боевой организации партии эсеров. Я тут как-то провел поверхностный анализ национального состава русского революционного движения. По открытым источникам, т. е. по упоминанию русских революционеров в различных исследованиях, энциклопедиях и так далее. Так вот, при том, что славянское православное население составляло около 75 % населения Российской империи, в составе революционных организаций его доля не превышала 20–25 %. Наибольшее число революционеров (в разное время от 30 до 70 %) составляли евреи; еще одной крупной группой оказались, к моему удивлению, азербайджанцы, затем прибалты, то есть латыши, литовцы, финны, потом поляки и так далее. Причем понятно это стало не сразу, поскольку в революционной среде были широко распространены партийные клички и псевдонимы. Например, член ЦК РСДРП(б) Григорий Зиновьев на самом деле был Гершем Аароновичем Радомысльским, Лев Борисович Троцкий – Лейбой Бронштейном, а первый председатель ВЦИК Лев Борисович Каменев – Львом Розенфельдом. Увеличение числа славян в революционных организациях, по моим прикидкам, впервые произошло в 1905–1906 гг., а окончательно состоялось в 1917 году… Нет, я вполне допускаю, что у людей этих национальностей, вследствие не совсем умной национальной политики русского правительства, действительно было достаточно оснований для того, чтобы заниматься революционной деятельностью. Но в таком случае мне не понятно, почему историю их борьбы и (к сожалению) победы называют историей русской революции? просто слюнями изошли, облаивая Овсинского. Но тут в его поддержку выступили Аксельрод, Мартов и, ко всеобщему удивлению, Гершуни. Громы и молнии, которые зарубежные вожди метали в Овсинского, получили новые мишени и перешли в разряд внутрипартийных склок…

Ну а затем на сцену выступил я.

Мое выступление, как и ожидалось, произвело эффект разорвавшейся бомбы. Как уже говорил, я внезапно для себя оказался не только самым крупным землевладельцем центральных губерний, но еще и самым жестоким «угнетателем» бедных крестьян. Так что, когда я торжественно и громогласно через прессу объявил о том, что отказываюсь от всех выкупных платежей, а также прощаю всем крестьянам, на которых лежит долг, перешедший ко мне вместе с правами на владение земли, недоимки за прошлые годы, – это произвело фурор. А уж когда выяснилось, что я еще готов и безвозмездно выплатить в некий общественный фонд сумму, равную годовому поступлению выкупных платежей со всех означенных крестьян, «для поддержки дворян, которые в настоящий момент находятся в затруднительном положении и потому не могут последовать велению своей души и немедленно отказаться от выкупных платежей», претендовать на выкупные платежи в обществе стало просто неприлично. Отказы от них стали массовыми. Тем более что за это можно было единовременно получить более-менее крупную сумму, поскольку некоторые передовые помещики, к примеру Столыпин и Обнинский (многие из них даже раньше меня отказались от выкупных платежей), тоже внесли собственные средства в созданный Фонд поддержки дворян, находящихся в затруднительном положении. Не особенно много, но уж явно больше обычных годовых выплат, которые в иных губерниях не дотягивали и до половины положенного. Что ж, часть денег, вполне возможно, пойдет на доброе дело, позволив отпрыскам обедневших родов получить профессию или начать свой «бизнес», а остальное… роскошные пароходы-казино Болло продолжали исправно курсировать по Балтийскому и Северному морям, так что беззаботным «попрыгуньям-стрекозлам», избавившимся от головной боли управления поместьями, было где пропеть остатки своего «красного лета». Да и не так много их насчитывалось – большинство таких поместий уже давно принадлежали своим хозяевам чисто номинально.

В общем, указ племянника был, по существу, констатацией уже случившегося и потому особенного сопротивления не вызвал. Наоборот, он вызвал всеобщий восторг, поскольку оказался одним из не слишком многих фактов полного единодушия государя, его одиозного дяди и всей прогрессивной общественности…

После оглашения указа ко мне подошел Витте и остановился напротив, окинув меня задумчивым взглядом:

– Не понимаю я вас, ваше высочество…

– А что так? – усмехнулся я.

Наше соглашение с Сергеем Юльевичем действовало. Я старательно следил за тем, чтобы военный бюджет прошлого и нынешнего года ни на рубль не превысил предыдущий (хотя его распределение поменялось радикально), а он беззвучно оплачивал все выставленные военным ведомством счета, даже если некоторые казались ему абсурдными, и безоговорочно поддерживал меня перед племянником, которого осаждал сонм генералов и старших офицеров, громогласно вопящих, что я разрушаю армию. Я никогда не любил Сердюкова, но именно сейчас вполне его понял. Потому что, едва только я занял пост военного министра, тут же выяснилось, что, прежде чем сделать с армией что-то внятное, требуется разобраться с тем, как все финансируется, потом максимально упростить систему, не обращая внимания на то, что отдельные ее части отомрут (даже если это будут ну очень полезные части и их потом, вполне возможно, придется восстанавливать), и только затем пытаться строить что-то новое.

Программу военной реформы мы начали разрабатывать еще в конце 1904 года, когда было закончено обобщение опыта Русско-японской войны. Хотя для того чтобы это обобщение позволило перейти к критике текущего состояния дел, мне пришлось ну очень постараться. А как же? Мы победили? Победили! Значит – гип-гип ура, мы самые-самые и потому нам ничего менять не надо. Это вон пусть япошки дергаются. Как мы их, а? То-то. А все потому, что наши солдаты – самые сильные, чудо-богатыри, млять; наши офицеры – самые толстые: если в оборону сядут, никаким япошкам их оттуда не сковырнуть; наши интенданты – самые вороватые, у них на случай войны много всякого разного припрятано, три года воевать можно, если заставить их всем этим поделиться… Вот примерно в таком виде и был составлен первый вариант итогового доклада комиссии по обобщению опыта действий русских и японских войск.