Александр Конторович - Плацдарм «попаданцев»

Всё. В конвои больше не хожу. Приятно, конечно, размять ноги вне форта, но конвоировать пленных… Не мое это дело. Времени прошло совсем немного, но пообноситься англичане все-таки успели основательно. С чего это так расхвалено было в восемнадцатом веке английское сукно? Мой комбез защитно-пятнистой окраски пережил и химические экзерсисы, и опыты с порохом, и бой с англичанами, переживет и многое другое. По крайней мере, в кучу драного тряпья превратится еще не скоро. А эти выглядят так, будто наша Шпанка по ночам без устали точит о красные камзолы свои внушительные коготки. А потом Гарм довершает дело своими жуткими зубами.

Что-то пушистое теранулось о мои ноги.

– Шпана, а ну брысь домой!

Вредная любительница жевания проводков от ноутбука команду проигнорировала. Мявкнула тихонечко и, гордо задрав до одурения пушистый хвост, распустившийся на ветру, как флаг, зашагала параллельным курсом.

Ну и что ты будешь с ней делать?

– Салли?

Я далеко не сразу сообразила, что обращаются ко мне. Точнее, к Саре-Энн. Индеец-конвоир замахнулся на кого-то палкой, но я остановила.

– Кто меня звал? Пусть выйдет сюда.

Ага. Худощавый субалтерн лет примерно двадцати, и такой же блеклый… как и его старшая сестрица Сарочка.

– Здравствуй, Джимми, – ровным голосом сказала я.

– Не ожидал тебя здесь увидеть.

– Как и я тебя.

– Эй, – послышался недовольный голос Хитрого Лося – Большого Друга Индейцев – это кто там колонну задерживает?

– Я. Слушай, мне тут с этим типом парой слов перекинуться бы – все-таки брат.

– Надеешься вербануть? Ну-ну, Бог в помощь…

На всякий случай он оставил со мной одного индейца – мало ли что. А я отвела «брата» к бревнышку, удачно лежащему на солнышке, мы присели… и долгих пять минут просто молчали. Я, честно говоря, не знала, что сказать. Жизнь Сары-Энн до моего в нее, гм, попадания вспоминалась с каждым днем все реже и хуже. Я и Джима Дэвиса-то признала только потому, что брат и сестра были очень дружны. А он… Он просто не узнавал Сару-Энн. Естественно: перед ним была только ее физическая оболочка, притом очень сильно отличавшаяся от того, что он помнил. А вы говорите – материя первична…

– Ты изменилась, сестренка, – негромко сказал он, рисуя прутиком на земле какие-то закорючки.

– А ты остался таким, каким и был, – я подвела итог сравнения памяти Сары-Энн с увиденным зрелищем. – Все тот же солдат империи.

– Что тебя связывает с этими русскими? Ты же англичанка, муж твой англичанин.

– Верно, Джим. У меня еще брат англичанин, папа и мама англичане, бабушки с дедушками как будто не французы и так далее. Что с того? Я должна тебя отпустить?

– Не кипятись. Почему ты, вооруженная, конвоируешь своего безоружного брата пилить деревья? Почему русские верят тебе?

– Мы с Джонасом пришли к ним с миром. Ты пришел с войной. Вот тебе и разница, братик.

– И… никаких ущемлений?

– Джим, – серьезно произнесла я, не спуская палец с курка – тоже, мало ли что. – Всех, кто приходит к русским с миром и признает их общественные законы, они считают СВОИМИ. Здесь полно индейцев. Может, кто-то из пленных тоже захочет стать одним из нас. При условии беспрекословного соблюдения местных законов и верности окружающим людям стать своим – не проблема. А вы… Тебе рассказать, что за могилка там на холме, или сам догадаешься?

Джим молча кивнул. Он знал, кто и почему там лежит. Даже знал содержание эпитафии на дощечке.

– Вот именно, – продолжала я. – Когда вы приходите, кругом начинается ад. Любой, кто не белокож, не голубоглаз, не протестант и не говорит по-английски, для вас – не человек. Его можно безнаказанно ограбить, убить, его жену и дочерей пустить по кругу – так это у вас на флоте называется, да? Зато, когда «недочеловеки» задевают интересы Англии, вонь стоит по всему миру. Если Англия не может своими силами стать владычицей морей, эти силы надобно выкачать из других. Дешево и сердито. Только уверяю тебя, братик, умные люди даже в самой Англии видят в этой политике ее гибель.

– Уж не ты ли это? – грустно усмехнулся Джим. – Помнится, матушка называла тебя «моя глупышка».

– Тебя она называла «маленьким рыцарем» и была права. Ты таким и остался – идеалистом, витающим в облаках. Спустись на землю, а?

– Я… не узнаю тебя, сестра. Что с тобой произошло?

– Начиталась умных книжек и поговорила с умными людьми.

– Папенька всегда говорил тебе, что читать вредно.

– Папенька еще и курил, как вулкан Везувий – это ли пример для подражания подросшей дочери?

– Ты, оказывается, всю жизнь хитрила.

– Знаешь, какой надо быть умной, чтобы притворяться дурой? Ага, оно самое… – второе предложение я добавила по-русски.

Еще минут на пять повисла неловкая тишина. Потом Джим медленно, словно нехотя, встал с бревна. Бросил прутик.

– Веди меня в колонну. Надеюсь, мы их нагоним.

– Ты подумал бы над моими словами, – я тоже поднялась – и за моей спиной тенью вырос индеец. – Толковые люди нужны везде и всегда, а благодарность Англии, если оглянуться в глубь истории, всегда была похожа либо на подаяние, либо на оскорбление.

– Лавры Уолтера Рэйли мне не светят, – иронично ответил «братик».

– Зато есть огромный шанс сгинуть без следа – если не в этих степях, то в тюрьме. А что? Ваше поражение очень легко перепишут в дезертирство, и прощай пенсия.

Пагубная практика таких вот «изысков» Джиму, конечно же, была известна. Но дух «рыцаря» все еще цеплялся за розовые очки.

– Мы, англичане, привыкли уповать на родину, – проговорил он. А я, кстати, уловила в его голосе тоненькую, дрожащую струнку сомнения.

– Как и родина на нас. Только, поуповав, добычу она делит как-то очень избирательно. Не так ли?.. Ладно, идем, а то этих бегунов хрен догонишь…

Сегодня довели мы дорогу (ну, как дорога? более или менее внятная колея с отсыпкой, где надо, мостами через речки, хорошо хоть крупных не попалось), тремя временными стоянками, где лошадок сменных держать будем, до угольного разреза, которого, кстати, еще нет, построили, опять же, бараки-полуземлянки, помещение для охраны, кухню, баню, отхожие места… Дикие люди, они, оказывается, у себя там, в Протопиндостане, гадили где попало, долго удивлялись, зачем отдельную будку строить для такого дела…

Потерь – восемь человек зэка и один нуму. Трое померли от воспаления легких, вовремя мной незамеченного. П-р-р-идурки. Каждому выдано было по шкуре и предложено утепляться. Не смогли. Одного лесиной придавило, двух пришлось показательно повесить, ибо не фиг на поварих набрасываться с хамскими целями, один застрелен при попытке к бегству, один отравился какой-то местной травкой в процессе добирания рациона. Индеец как дурак погиб – полез с пальмой на местного медведика без необходимого уровня подготовки, спасать было нечего, зато имелось зверское желание написать «Идиот» на сиротливой могилке.