Олег Фомин - Убийца

Но тут…

Я замер.

Алтарь… начал светиться! Аура синевато-белого света окружила его по контурам. Так же засиял и склеп. Крыша, колонны, дверь, стены, письмена на стальных поверхностях…

Свет отслоился от букв, призрачные символы плывут к алтарю, окружают детеныша, он внутри красивого вихря, озирается настороженно. А зубы не выпускают мясо, угрожающее ворчание, мол, не отдам…

Воздух наполнился многоголосным шепотом:

«Невинное дитя… Дитя, невинное дитя… Невинное!..»

Голоса, мужские и женские, накладываются друг на друга, кто-то шепчет смешливо, кто-то с благоговейным трепетом, а я пытаюсь сообразить, что, Арх подери, происходит…

– Елки зеленые…

Схватился бы за голову, но ладонь занята дробовиком. Я приложил ко лбу ружейное цевье.

В тексте на склепе читал, что мятежного принца пробудит от вечного сна невинный ребенок. Но не было речи, что ребенок должен быть непременно человеческий. А что до невинности, так для такой кровожадины, как бронтера, детеныш еще вполне себе невинный.

Маленькая причина перемен выпрыгнула из вихря символов, с мясом в зубах, пол принял не очень удачно, «невинное дитя» перекатилось колесиком пару раз, но добычу удержало, зверька спрятала в себе грибница погребальных урн.

Вихрь набрал обороты, строчки букв слились в конус яркого света. Этот сгусток энергии метнулся к двери склепа, мгновенно в нее впитался.

Дверь, щелкнув, с тяжелым гулом поползла вниз.

Я нажал-таки на предохранитель плазмы. Реактор сердито загудел, на счетчике зарядов стартовал бег цифр.

– Кажется, одним безопасным убежищем стало меньше.

Прямоугольное горло прохода медленно открывается, мрак внутри непроглядный…

Стальная плита двери поравнялась с полом верхней гранью, щелкнуло, и гул стих.

Крадусь вперед. В руке дробовик, в другой – плазма.

Нет, все-таки не так я крут, чтобы воевать парой двуручных пушек сразу. Что выбрать? Плазма мощнее, но в тесном склепе есть риск подорвать и себя.

Тогда плазму за спину, дробовик в ладони.

И тут… все предметы на алтаре плавно взлетели. Будто в космосе. Салат, миска, кубок, палочки с шашлыком, капли разлитого кваса, хлебные крошки, угольки… Все закружилось в невесомости над алтарем, излучает то же сияние, что алтарь и склеп, а затем…

– Эй! – возмутился я.

Кухонная утварь и ее съестное содержимое начали разматываться на голубые ленты энергии. А те расщепляются на такого же цвета искры. Они сливаются в шар, его частицы летают плотным роем вокруг некого центра.

Эта голубая звезда метнулась к входу в склеп, тьма ее поглотила, шар растворился где-то в ней.

Алтарь опустел.

Потрясенный наглостью, открываю рот, как рыба на берегу.

– Ах ты… скотина! Да я… не жрал с утра!

Я усадил дробовик под плащ, сдернул со спины плазму, благо разогревать не надо, сама просит в кого-нибудь плюнуть. Потерпи, милая, есть для тебя один древний мятежный кандидат, позабывший за тысячу лет приличные манеры…

Я разбежался, прыжок через алтарь, ступеньки помоста бросили меня в темноту склепа, ее вспорол отблеск штыка.

Сфера энергии, в которую превратилась моя еда и посуда, как раз заканчивает поглощаться огромным кристаллом цвета ясного неба. Камень всажен в дальнюю стену, светится живой силой, как только что пообедавший мальчишка.

Без церемоний я пальнул в кристалл.

К моему злому изумлению, красная комета, пущенная из плазмы, не только не причинила камню вреда, но и впиталась в него, подобно прочей энергетической закуске.

Кристалл перекрашивается в кровавый.

Светлеет до розового.

Возвращает голубой цвет.

Руки от досады повисли, кончик штыка лязгнул о сталь пола, я сплюнул.

«Злость… плохо».

Это Борис. Его ментальная волна остудила раскаленный утес моего мозга. Я только сейчас обнаружил, что смыша на плече нет. Я забеспокоился, будто не хватает части тела, но в следующий миг вспышка, и Борис опять на плече.

Мне полегчало.

– Спасибо, малыш… Извини, дурака.

Не имея пока идей о способе справедливого возмездия, я решил изучить детали склепа.

Второе, что бросается в глаза после кристалла, – черные самурайские доспехи прямо под оным. На красивом узорчатом троне, инкрустированном драгоценными камнями.

– Ого. Наш принц бунтовал в Стране восходящего солнца.

Доспехи разложены по трону так, словно на нем в этих доспехах сидит человек. Панцирь на главной части трона, под ним висят пластины юбки. У подножия высокая боевая обувь. Перчатки и наручи на подлокотниках. На крючья с боков спинки насажены наплечники, а ее вершину украшает классический японский шлем: сзади стальной веер, согнутый для защиты затылка и висков, спереди рога в виде полумесяца, устрашающая маска.

На подставке рядом с троном – пара мечей в ножнах, длинный и короткий.

А затем я увидел…

– Что-то скверное.

Энергия в прожорливом кристалле начала покидать его в виде голубых лент. Их так много! Вылетают, закручиваются в спирали, эти танцы приводят их к доспехам и мечам.

Кристалл погас.

Ленты оплели доспехи и мечи, будто змеи. Слились в сияющие коконы, просачиваются в сталь…

В глазницах маски вспыхнули голубые звезды.

Доспехи оживают.

Черный каркас самурая в облаке небесной энергии поднимается с трона, каждая деталь живет своей жизнью, не касаясь других, но вместе они – единый силуэт под контролем чьей-то воли.

– Я вот думаю, обязательно говорить, что у нас проблемы? – бормочу, глядя, как стальной сапог делает первый тяжелый шаг. – Или можно промолчать?

Длинный меч оторвался от гнезд в подставке, плавно подлетает к хозяину. Оказавшись перед ним на уровне груди, поворачивается поперек, позволяя увидеть себя во всю длину.

К мечу подплыла перчатка, пальцы сжали ножны под основанием клинка. Стальной призрак поднес меч к маске, звезды в глазницах внимательно рассматривают вдоль всей длины.

– Хотя уже сказал, – закончил я.

Маска поднялась, взгляд вонзился в меня. Самурай быстро перехватил меч другой перчаткой, направил в меня, и ножны с клинка сорвались, как стрела из баллисты.

Удар стального чехла под дых согнул меня в воздухе, вышвырнул из склепа, я упал на алтарь, свалился за него.

Кашляю, держась за живот.

Японская сакура! Надеюсь, внутри ничего не порвалось… Крови изо рта вроде нет, еще поживу. Но синяк будет на все брюхо.

К реальности вернул легкий хлоп, пружинки лапок по телу, смышиный писк.

«Вставай, вставай!»

Опираюсь на плазму как на посох.

– Сейчас, малыш, – кряхчу, – только голову надену…

Я поднатужился, и фасад склепа выплыл-таки из-за алтаря. Меня подкосило, но я успел ухватиться за его край, как за край пропасти. Вернул себе устойчивое положение.