Алексей Борисов - Византиец. Ижорский гамбит

– Господи, – причитал Гаврила, – как я мог согласиться на эту затею с казной?

– Пахом Ильич врать не будет, дело верное, – утешал Сбыслав.

– Да ты мне каждый раз говоришь, что дело верное.

– А разве когда-то ошибался?

– Ну…

– То, что он мне показал, когда мы вино у него в тереме попивали… многого стоит. Поверь мне, Гаврюша.

– А коли побьёт нас этот Фасе-масе, что тогда я домашним скажу? Ох, лучше б я в Карелу пошёл, там хоть бы рухляди насобирал или льна уволок.

За шатром раздался шум и отчётливый крик дозорного:

– Ладья! Свеи к Ладоге идут!

Ополченцы высыпали к берегу, потрясая оружием, требуя немедленно пристать кораблю к берегу. Вскоре к ним присоединились вожди похода. Как ни странно, но ладья стала поворачивать к затону. Не доходя до суши метров семи-восьми, размахивая куском пергамента, свёрнутого в трубочку, с борта прокричал какой-то важный человек:

– Я рыцарь Магнус Ульвссон, – доносился до слушателей хрипловатый голос, – пленный гость Пахома Ильича, иду в Новгород с посланием для конунга!

После этих слов Гаврилу Алексича как подменили. Он стал похож на обиженного ребёнка, стоявшего долгое время у прилавка с мороженым, которого родители взяли за руки и повели прочь.

– Да что ж это творится, Сбыслав? Покуда мы тут топчемся, Пахом уже полон взял да наверняка нашу казну деребанет. Как-никак за зипунами шли, а не комаров кормить!

– Конунг Александр Ярославович завтра будет здесь, на этом месте. Можешь его подождать с нами, – боярин прокричал в ответ, не обращая внимания на призывы Гаврилы Алексича.

– А кто ты такой? – Магнус спрятал в мешок письмо, попутно пересчитывая столпившийся у реки народ, выходило печально, почти двести пятьдесят душ, вооружённых и готовых сражаться.

– Сбыслав Якунович, боярин новгородский, – представился командир ополчения и тут же поинтересовался, узнавая знакомые черты в лице собеседника: – А ты не родич Рогодичам?

Магнус, несколько раз бывавший в Новгороде, на свадьбах племянников и племянниц, вспомнил боярина.

– Родич! Но это к делу не относится.

Ладья пристала к берегу, Ульвссон вместе с Биргером и его оруженосцем пошли в шатёр к Сбыславу. Оставшиеся свеи сходить и поразмять ножки на зелёной травке не стали, так и остались в лодке, показывая всем видом не слишком дружелюбный настрой. Тем не менее, через какое-то непродолжительное время общий язык был найден, и вскоре ополченцы узнали о произошедшем сражении на Неве.

Со своими особыми понятиями о справедливости и правде на земле, Микула промышлял разбоем под Киевом, состоя в организованной преступной группировке с весьма серьёзным покровителем. Затем, когда уяснил, что рядовыми татями жертвуют без малейшего сожаления, сбежал в вольный Новгород, где оттачивал своё ремесло в сборных солянках ушкуйников Меши. Там он и познакомился со Снорри, разорившимся бондом из северных фьордов, волей судьбы оказавшимся среди пленных людей Биргера.

– Пахом Ильич плюнул огнём и сжёг цельную шнеку со свеями. Во как, – делился слухами со своими товарищами Микула.

– Как сжёг? В рот набрал огня, плюнул и сжёг, так, что ли? – не веря в сказанное, усомнился Путята.

– Снорька так рассказал, он всё бачил. Не веришь? Пойди, сам спроси. Мы с ним три года назад на одном ушкуе вместе ходили, теперь вот просит, чтоб из полона выкупил.

– Нет ничего проще. Надо свея побогаче захомутать, да и сменяем на него твоего дружка. – Путята разломил сваренного селезня пополам и протянул кусок мяса Микуле. – На, сходь, отнеси Снорьке, приятелю твоему. А то не жрамши они, даже костра не распалили.

Бывший киевский разбойник развязал узел на своём мешке, достал оттуда кусок чистой холстины, положил на неё полтушки селезня, прикрыл сверху краюхой хлеба, добавил луковицу – быстрое движение пальцев рук, и готов узелок.

Снорри сидел на борту ладьи, свесив ноги к речке. В руках гибкая ветка, с привязанной тонкой нитью из конского хвоста, на конце которой был бронзовый крючок с прикреплённой блесной. Рыболовную снасть подарил ещё дед, который чудом вернулся тридцать шесть лет назад после службы из далёкой Византии, где охранял Валахернский квартал. Предок передал внуку любовь к оружию и рыбной ловле, а также ненависть к крестоносцам и особенно италийцам, насаждавшим свои порядки и являющимся виновниками потери столь доходного места. Через год, после возвращения из Константинополя, глава семейства умер при загадочных обстоятельствах, так и не успев сообщить родичам, куда закопал золотые солиды, судьбой которых всегда интересовался местный священник. Снорри пытался искать, перекопал кучу земли, в результате чуть ли не был обвинён в сговоре с дьяволом. Хозяйство потихоньку зачахло и после смерти матери было продано старшему брату. Так и стал Снорри Стурлассон наёмником, любителем сочинять саги и рассказывать короткие смешные истории. Всё было хорошо, пока в одном из набегов бывшего бонда чуть не убили. Старушка, не иначе как финская колдунья, выходила Снорьку и отдала его в качестве дани Меши, который каждый год обходил побережье в поисках рыбьего зуба.

– О… Микула, снова хочешь истории послушать? – Снорри с сожалением посмотрел на удочку – рыбы не было. – Присаживайся поудобнее, дай только вспомнить.

– Снорька, мы тебе тута поести собрали. Вот, в узелке, лови. – Микула бросил узелок своему бывшему однополчанину.

Что для голодного организма пол-утки, так – три минуты трапезы. Но свей управился в полторы, так как отдал половину гостинца соседу.

– Спасибо. Слышь, Микула, а кто такой Пахом Ильич, к которому мы в полон угодили?

Микула знал немного, но рассказал всё, что слышал.

– Это богатей в Новгороде, огромный петух из серебра у него во дворе терема на шесте стоит.

– Да уж, – Снорри горестно вздохнул, надежды выкупиться у толстосума было мало, – чем больше богатства, тем меньше сострадания, – дело плохо.

– Ты не переживай, Снорька, потерпи чуток, – Микула показал обеими руками размер маленького карася, мол, страдать в полоне осталось совсем недолго, – выкупим тебя али обменяем.

– Мы на свейском подворье жить будем, у гардских купцов [4] Купцы, плавающие на Русь, носят в сагах прозвище «Гардский» (gerzkr), образованное от наименования Руси Garðar. , – уже вдогонку уходящему Микуле прокричал Стурлассон.

В это время в шатре Сбыслова по случаю появления гостей шёл пир. И если Биргер, окромя варёной рыбы, которую можно было не особо жевать, ничего не ел, то остальные веселились на полную катушку. Русские и древнескандинавские слова перемешивались друг с дружкой, но никто не переспрашивал, ибо и так всё было понятно. Это потом, через четыреста лет, средиземноморские латиняне представят скандинавский язык на свой манер. Напрочь вычёркивая из истории, что предки шведов – самые настоящие представители атланто-балтийской расы. То есть, как ни крути – такие же, как и мы.