Дмитрий Бутрин - Скреплённое

Тексты, обнаруженные на дне церы, этой деревянной миски, полной до краев буквами и словами, настолько примечательны, что делают Новгородский кодекс идеально созвучным всем десяти векам развития страны. До того как я познакомился с этой историей, я и не предполагал, что такое в принципе возможно.

***

Россия литературоцентрична еще со времен Руси. Яков Лурье в одной из своих работ предполагает, что конкуренция летописателей Руси до XV века, когда создаются первые общерусские своды, постоянная попытка коррекции текстов летописей была связана с функцией этих текстов – они, возможно, использовались как конституции: в тексте власти предержащие искали обоснования собственных действий. Если это так, то за тысячелетие мы недалеко ушли, и это не может быть хорошо или плохо: Россия была и есть редактируемый текст.

Это положение само по себе – основа собственного российского национального мифа. На дне церы Андрей Зализняк прочитал/реконструировал около десятка текстов, часть которых по факту являются первыми известными русскими литературными произведениями. Видимо, они не менее чем на два-три десятка лет старше песен Бояна, пара цитат из которых обнаруживается в тексте «Слова». Цера принадлежала самому первому русскому литератору, свидетелю Крещения Руси Владимиром и появления христианской культуры, продолжившей культуру восточных славян, литературные памятники которой нам неизвестны.

Что пишет человек, видимо, уже не совсем молодой, в 1002 году от Рождества Христова пишущий в Новгороде на восковой табличке, которую к тому же в любой момент можно стереть? О чем думает, то и пишет. Ему же не приходит в голову, что через какую-то тысячу лет книжники смогут это прочесть.

Поэтому он, например, пишет: «В 999 году я, мних Исаакий, поставлен в Суздале попом». В какой церкви? В церкви Святого Александра Армянина. И понятно, почему нет цоканья: как сказал бы лингвист, в Северо-Восточной Руси вторая палатализация заднеязычных уже прошла, а в Новгороде смягченные «ц» и «ч» так и будут отсутствовать до появления радио, а затем телевидения.

Правда, дальше предполагаемый Исаакий пишет что-то совсем несообразное: этот Александр Армянин был не только великий воин Христов, но и ареопагит Фракийский, настоятель обители Железной горы, митрополит Константинова града, пресвитер пророка Даниила. Пишет ли Исаакий о почитаемом Александре Никопольском, одном из пяти предводителей общины сорока пяти мучеников армянского Никополя, согласно житиям, сожженных в IV веке августом Лицинием, позже соправителем Константина Великого?

Всякий такого рода текст тянет за собой шлейф ассоциаций. В Никополе Армянском в 990-х годах епископствовал будущий святой Григорий Макар, армянин. Но затем отчего-то тайно оставил кафедру и уплыл в Италию, а затем во Францию, под Орлеан, где жил отшельником и прославился великими чудесами. Почти невероятная судьба: французский святой из византийской Армении.

А кстати, где монах Исаакий в Новгороде приобрел такую ученость? Ведь вот же следующий текст – начало неизвестного ранее перевода трактата Иоанна Златоуста «О девстве», и, судя по этому и другим текстам, переводил его именно Исаакий. Где можно было научиться в таком совершенстве греческому, когда от Крещения Руси прошло какое-то десятилетие? Да и где можно было стать монахом во время, когда на Руси – что в Суздале, что в Новгороде – еще не было никаких монастырей, а Антоний Римлянин еще не только не доплыл до Волхова, но даже не встал на скалу над Тибром?

Например, в Болгарии. Царство, еще три десятилетия назад сотрясавшее Константинополь, как раз успешно воюет с императором Василием II, армянином, которого назовут Болгаробойцей только в следующем веке. Василий в союзе с дружиной киевского князя Владимира, своего зятя, вернет себе всю Болгарию. Впрочем, к тому времени Исаакий уже должен был вернуться на Русь.

Или на Афоне. Неизвестно, попал ли Исаакий, как стали выражаться позже, за границу до Крещения Руси Владимиром или позже, если до – он вполне мог видеть в молодости еще не сожженный предшественником Василия II, Иоанном Цимисхием, болгарский Преслав и преславскую книжную школу. Может быть, Исаакий учился и в другой части Европы – судьба Григория Макара показывает, что возможно в это время было все. В любом случае вряд ли он сам отправился в это путешествие: обычно в эти времена за границу посылали князья и епископы.

А еще Исаакий в свободное время от переписывания на воске псалмов и Откровения Иоанна Богослова копирует, но с большей вероятностью сочиняет собственные тексты. Например, неизвестное доселе науке «Сказание апостола Павла». А то и совершенно неканонические молитвы Александру, который неожиданно становится в изложении Исаакия пророком, распространяющим некие тайные заветы апостола Петра. И это даже не молитвы, а какие-то заклинания. Исаакий выглядит как совершеннейший еретик, и более всего похоже, что пишет мних Исаакий то же самое, что в своих текстах пишут в это же время еретики-павликиане, – их, особенно активных тогда в Армении, Цимисхий переселял во Фракию для защиты от болгарско-русских набегов. Когда Исаакий предположительно учился в Болгарии, в этих местах как раз формировалась новая богомильская ересь. И что-то очень похожее на тексты богомилов Исаакий пишет на Руси. А то и не на Руси: армянин Степанос Тароцит в это же время пишет о совместных походах Руси и Византии в места, где армяне были многочисленны. На Северный Кавказ тоже.

Но бог с ним, во что и где верует монах X века через десять лет после крещения Новгорода (а мы помним, чем Новгород крестили в 990—991 годах, хотя христиане в нем были и до этого). Неизвестно, был ли Исаакий свидетелем и участником этого крещения, но это вероятно. Он ведь не только сочиняет в одном из скрытых текстов что-то вроде присяги бывшего язычника, только что впервые в истории надевшего на себя крест, – обычай носить нательный крест, возможно, в православном мире как раз начался от крещения Новгорода, там крестики выдавали, чтобы отличать многочисленных язычников от христиан. Исаакий пишет: «Оставите ваши села и домы и оставите своя разделы». Но и далее он бесконечно продолжает ряд: «…разлады, раздоры, расклады, развозы, распловы, разлогы, разлеты, размеры, размолвы, разляки, раскоры, разломы, разносы, разметы, распусты…».

Хотелось бы увидеть, как Андрей Зализняк это читал. Дело даже не в том, что Исаакий буквально повторяет то, что делает читающий гиперпалимпсест, – будто издеваясь, предлагает варианты чтения, продолжает синонимические ряды, подменяет корни в словоформах. Дело в том, кому довелось прочитать. Главное дело жизни академика Андрея Зализняка – вышедший первым изданием в 1977 году «Грамматический словарь русского языка. Словоизменение». О словаре Зализняка слышали почти все, но открывали его немногие – и я до поры не открывал, иначе бы сразу понял, какую невероятную шутку шутит Исаакий над академиком. Словарь Зализняка – обратный словарь: слова в нем выстроены в алфавитном порядке, но по последней букве, а не по первой. Вот же цитата из этого словаря: «…уверение, разуверение, намерение, соразмерение, измерение…», – да не мистификация ли это все?