Дж Данливи - Самый сумрачный сезон Сэмюэла С

- Тогда не ведите себя как ребенок. Откройте дверь. Давайте дружить.

- Это самые чреватые отношения в мире.

- В чем дело. Вы что, трус.

- Да. А вы кто.

- Я - еврейка. На три четверти.

- А я - антисемит. На четыре четверти.

- Отлично. Я избавлю вас от расовых предрассудков.

Придерживая простыню зубами, Сэмюэл С. отомкнул дверные запоры. Его первая посетительница. Во всем коричневом: узорчатая шелковая блузка, кожаная юбка. Большая переметная сума через плечо. На ногах - замшевые ботинки. Остановилась на пороге затхлой полутемной гостиной и пронзительно присвистнула.

- Елки-палки.

- Вы же хотели войти.

- Я читала о европейской нищете, но это прямо для романа. У вас в прихожей мокро. Вы похожи на привидение.

- Если вам что-то не нравится - вон дверь.

- Что вы такой обидчивый.

- Я никого не зазываю к себе в гости. Если сами приходят, я не несу ответственности за те ощущения, которые здесь испытывают.

- Вы шарлатан, самый натуральный шарлатан.

- Я уже сказал - вон дверь.

- Да я бы сама не прочь свалить отсюда. Но не сделаю этого только по одной причине. Это самое грязное жилище из всех, что я видела. Здесь правда очень грязно. И нужно что-то сделать. Зачем вы везде электрический свет включили. А дневной загородили занавесками. Сейчас три часа дня.

- Для меня сейчас полночь.

- Можно я присяду.

- Садитесь.

Сэмюэл С. вразвалку прошел в ванную. Смочил голову холодной водой, продрал расческой спутанные волосы, прочертил неровный пробор по левому склону черепа. Жизнь сделала новый поворот. Прямо в маленький оазис. Нафаршированный фальшивыми фигами, которые тают в воздухе, как только протянешь к ним руку. И в довершение всего - хозяйка, разводящая в подвале улиток в стеклянном садке. Те с хрустом жуют виноградные листья. Графиня сообщила, что с наступлением темноты с ней произошло что-то странное: она в ярости билась над своей escargot - а утром, кажется, опять пришла в себя.

Сэмюэл С. вышел из ванной - подбородок вздернут, плечи расправлены, глаза сияют, как солнце. Белый накрахмаленный воротничок, рубашка в голубую полоску. Абигайль сидит нога на ногу. Листает справочник по банковскому делу. Поднимает карие глаза; при электрическом освещении ее губы кажутся пунцовыми.

- Простите за то, что я сказала тогда, на Каленберге. Я познакомилась с вашими друзьями, и они объяснили мне, что вы проходите курс лечения. Если бы я знала это, я никогда не сказала бы то, что сказала.

- Люди говорят то, что хотят сказать. И говорят всерьез. А поступают совсем наоборот.

- Черт, мне стыдно. Даже и не знаю, что ответить. Может быть, откроем окно.

- Окна заклеены.

- Не могу привыкнуть к этим европейским запахам.

- Такой воздух здесь уже четыре месяца. И я не вижу причин его менять. Мне дурно от свежего воздуха.

- Неужели вам нравится это пещерное существование.

- Нет.

- Почему же вы так живете.

- Потому что нет средств жить по-другому. И потом, никто не станет наводить здесь порядок.

- Вы сами должны навести здесь порядок.

- У меня нет желания наводить здесь порядок.

- Извините, что вмешиваюсь не в свое дело.

Сэмюэл С. с неприступным видом застыл у импровизированного письменного стола, заваленного кипами бумаг. Подожми все форпосты жизни, честолюбивые замыслы, далекие проекты. Чтобы какой-нибудь случайный налетчик, размахивающий кривым ятаганом, не поотрубал их все. Подойди к финишу живым - это единственное, что имеет значение. Тщательно прощупывай свой путь, пока все зубы на месте. Остерегись протягивать руку к тому маленькому цветочку: он врос корнями в подземный электрический кабель и шарахнет тебя так, что отлетишь в другой конец лужайки. Я протягиваю руку.

- Зачем вы пришли сюда.

- Переспать с тобой.

Сэмюэл С. отослал кровь вниз, в пальцы ног, но кровь снова подпрыгнула вверх. В половине четвертого дня. Мечтаю, чтобы она замялась. Мечтаю, чтобы она размякла. А сам малодушно медлю и мямлю.

- Послушай, как ты можешь такое говорить.

- Уже сказала, Сэм.

- Дай-ка я присяду на минутку. Сложившуюся ситуацию надо обмыслить.

- Ничего, если я встану.

- Да, вставай, подожди, я расчищу тебе место.

- Все нормально. Я стою.

- Нет-нет, минуточку, тебе нужно место. Отодвинь это кресло.

- Да все нормально.

- Только сброшу полотенце и простыню.

- Не надо утруждаться.

- Я не утруждаюсь.

Сэмюэл С. стоит на задних лапках. В отличие от тех многих случаев, когда он прижимал женщин к ногтю, предварительно накрыв их остальными частями тела. Отыскать собственное место, открыть свою собственную дверь. Пахнуло студенческими годами: тщательно обдуманные процедуры, чистый, промытый вид, штанишки благоухают, как новогодняя елка.

- Можно я буду называть тебя Сэм.

- Называй как хочешь.

- Я слышала, что ты хотел заняться любовью, Сэм.

- Давай пока займемся чем-нибудь другим.

- Слушай, что за странный разговор. Если хочешь, я заберу назад свое предложение.

- Не надо.

- Ладно, но вроде как неприлично предлагать себя еще раз.

Абигайль стоит, втянув живот, выставив грудь. Маленький изящный мускул подрагивает на ее смуглом локте. Сэмюэл С. снова откидывается в свое кресло. Подносит руку к сочащемуся влагой лбу. В комнате цвета морской волны. Сразу после войны ее снимал изготовитель глазных протезов. Возле окна у него стоял специальный верстак; за ним он споро работал все дни напролет: выдувал маленькие, изящные стеклянные пузыри; заказчик сидел рядом и сверкал при дневном свете здоровым глазом. Мастер тем временем наносил легкие мазки, подлаживая мертвый глаз под живой. Хозяйка говорила, что он сделал и ей.

- Ты будешь что-нибудь говорить, Сэм.

- Съешь кекс. Он уже засох, но еще не заплесневел. Я весь в холодном поту.

- Ты раскрываешь все свои карты.

- Потому что хочу жить со всеми в ладу.

- Слушай, Сэм, тогда я сяду. Подожду, пока мы поладим. И ты рассчитываешь, что все будут этого дожидаться и никто не даст тебе в челюсть. Для твоего же собственного блага, чтобы не слишком долго раздумывал.

- У меня есть свои собственные методы ведения боя.

- Только на тот случай, если ты уверен, что можешь победить противника.

- Понятно.

- О господи, прости за то, что я сказала.

- Затем я и торчу здесь все эти пять лет. Чтобы выправиться. Так что я могу принять к сведению эти замечания.

- Надо же, пять лет.

- Мог бы и еще пять лет.

- Ты можешь себе это позволить.

- Я не позволяю себе этого. Я на мели. Живу на подачки богатых друзей - им больно мне отказывать.

Молчание. Ее карие глаза и мои голубые. Хрупкие суставы пальцев обтянуты нежной кожей. Берет рукой кекс, купленный на обед в момент слабости и малодушия, и запивает прохладной прозрачной венской водой.