С Фингарет - Скифы в остоконечных шапках

- Смотри, Миррина, он словно дух.

- Запомни, имя бога - Гефест.

Больше они не сказали ни слова и только смотрели, как ходил вверх-вниз молоток. Удары делались чаще, марево искр тускнело, металл остывал. И в тот миг, когда луна покинула самую высокую из своих стоянок, над головой Старика взметнулся отливавший голубизной клинок.

- Сделал! - крикнули вместе Арзак и Миррина.

Еще один нетупеющий акинак! Он будет бить и не сломается, будет резать и не затупится, чем больше врагов убьет, тем злей и тоньше станет. Луна, и заветное слово, и лучший на свете мастер заточили его навечно!

Старик подержал клинок в ладонях над головой, и луна наполнила металл своей силой. Потом он вонзил клинок в землю, чтобы сила земли вошла в металл, потом привязал клинок к поясу. Хотя не ему носить замечательное оружие - приедут из царского стана и заберут акинак, - но пока акинак при нем, Старик привязал его справа, как положено воину, и двинулся в степь. Там он дождется рассвета и покажет клинок солнцу, чтобы закалили металл огненные лучи.

- Хочу быть, как он, - прошептал Арзак. - Хочу узнать все тайны металла, хочу сделать нетупеющий акинак, хочу стать мастером. - Арзак шептал до тех пор, пока Старик не скрылся из виду. Потом он залез под кибитку, где был раскатан войлочный толстый ковер.

Светлый луч косо упал на войлок. Арзак чихнул и проснулся. Спал он недолго. Солнце едва успело сменить луну. Но ветер уже запел веселую песню, и молодая трава зазвенела капельками росы.

- Привет тебе, утро!

Арзак перевернулся с войлока на траву и покатился, смеясь и ловя губами прозрачные верткие капли.

- Чтоб тебя! - притворно рассердилась Миррина.

Она сидела у горна. Мех фыркал в ее руках, раздувая притихший огонь. Угли наливались багряно-красным цветом.

- Скоро Старик вернется, и кое-кому хорошо бы начать работать, а не валяться подобно Лохмату, ошалевшему от весны.

- Готов! - Арзак вскочил на ноги.

Его не нужно было подгонять. Миррина это знала. Кузнечное дело Арзак любил, как скачку на быстром коне, как волю, как степь. К горну Старик приучил его с малых лет.

В груде вещей, принесенных соседями для починки, Арзак выбрал котел с прохудившимся дном, взял пластинку из меди, примерил и пошел стучать молотком. Медные клепки одна за другой ложились на край, прижимая заплату к котлу. Работа простая, требующая ловкости, не мастерства и лучше разделаться с ней поскорей, тогда останется время для отливки пантеры. Одатис может вернуться из царского стана хоть завтра. Арзаку очень хотелось сделать пантеру к приезду сестры.

Последняя клепка встала на место. Арзак вбил ее в медь и поднял котел днищем к солнцу. Ни один самый тоненький луч не светил из-под края заплаты, значит удержится и вода.

- Сделал, - сказал сам себе Арзак. Этим словом Старик отмечал удавшуюся работу.

- Не сделал, - раздалось за спиной.

Арзак вскочил, не выпуская котла из рук.

- Не сделал. - Старик ткнул пальцем в стенку у горловины и направился к горну.

Сейчас будет вынут горшок с вмазанной крышкой и через малое время будет разбит. Так всегда происходит на утро после ночи полной луны. Но Арзак не хотел смотреть в сторону горна. Ему было стыдно. Какой он воин, если, думая о пантере, он перестал слышать степь и не расслышал шагов Старика? Какой он кузнец, если не разглядел следы отвалившихся ручек и Старик ему указал на вмятину. Нет, никогда ему не узнать заветные тайны металла.

- Арзак, смотри! - крикнула Миррина.

Арзак не обернулся. Он взял толстый прут и пошел к своей наковальне. Рабочее место у него было собственное.

- Все равно услышишь, - рассмеялась Миррина, - а слышать и знать, что означает звук, почти то же, что видеть.

Миррина была права. Вот раздался тяжелый глухой удар, и Арзак словно увидел, как Старик опустил молоток на крышку; треск - развалился горшок из непрочной глины; звон с перестуком - освобожденные наконечники рассыпались по каменной наковальне. Со вчерашнего дня они томились в горшке вместе с обрезками козьей шкуры и костями. Жар закалил их, кости придали крепость. Стоит насадить такой наконечник на древко и пустить в разящий полет, он пробьет любую твердую цель, даже плиту из меди, если встретит на пути.

Тайну негнущихся наконечников, пробивавшихся толстую медь после закалки в горшке, - эту тайну Арзак давно знал. Неужели ему никогда не откроется тайна нетупеющих акинаков?

До высокого солнца старик и Арзак работали. Старик сдирал с наконечников заусенцы и наплывы. Арзак прилаживал к горловине котла затейливо скрученные ручки.

- Хоть в царский шатер, - сказала Миррина. Она принесла молоко и с горшками в обеих руках остановилась возле Арзака, рассматривавшего свою работу. Крученые ручки вились на котле, словно две змейки. Старик покосился и хмуро отвел глаза.

- Нет, Миррина, не сделал, - грустно сказал Арзак и, переложив на слова значение брошенное Стариком взгляда, добавил: - Может быть, ручки и хорошие, только украсить нарядными ручками старый оббитый котел все равно, что поставить на куртку из потертой овчины красную шерстяную заплату.

- Понять ошибку - значит встать на путь мастерства, - сказала Миррина. Она всегда ободряла Арзака. От Старика редко слово услышишь. Поэтому Арзак очень обрадовался, когда кончив есть и отерев руки и бороду чистой тряпицей, Старик произнес:

- В горне медь, добавь для прочности олово.

Арзак умел понимать молчание Старика. Ему ли не понять сказанное? Старик разрешил приступить к отливки пантеры!

В два прыжка Арзак очутился у горна, но вдруг обернулся, замер, увидел, что Старик тоже прислушивается. Сомнений не оставалось.

- Савлий едет! - закричал Арзак и, забыв о пантере помчался в стойбище.

3. ДЕВОЧКА В БЕЛОЙ КИБИТКЕ

Едет! Едет! Царь! Савлий!

Старые, молодые, женщины с младенцами на руках, ребятишки - все высыпали встречать повозку. Савлия ждали. Едва ветер разнес по степи весть о его приближении, кибитки были составлены вкруг и в котлах на высоких ножках закипела густая баранья похлебка, приправленная острыми травами и чесноком, Фигурки горных козлов у горловин оберегали похлебку от сглаза.

- Оу! Оу! Царь! Царь!

Повозка вползла в кочевье и втащила, словно огромного змея на привязи, толпу орущих людей.

- Савлий! Царь! Оу-о!

Умер царь - вождь вождей, предводитель всех предводителей. В знак горя скифы слез не лили, в знак горя они проливали кровь. Арзак наносил себе раны вместе со всеми.

Вдруг на грудь к нему прыгнул белый с рыжими пятнами лохматый пес. "Лохмат" - Арзак подхватил скулившую собаку и завертел головой, выглядывая Одатис. Одатис и Лохмат были два неразлучника, где Одатис, там и ее кути. Лохмат любого коня догонит, если на нем поскачет малышка. Недаром он в царский стан убежал, когда приезжала Гунда с дружинниками.