Джон Голсуори - Конец главы

Девушка стояла, подняв голову, прильнув всем телом к стволу вяза, пьянея от мглы, тишины и звезд. Почему у нее нет ушей ласки и нюха лисы, чтобы слышать и обонять все, волнующее душу! В ветвях над головой чирикнула птица. Издалека, нарастая, донесся грохот последнего поезда, сменился отчетливым стуком колес и свистом пара, замер, потом возобновился и растаял вдали. Все опять стихло. На том месте, где она стоит, был когда-то ров, засыпанный так давно, что с тех пор здесь успел вырасти огромный вяз. Жизнь деревьев, их долгая борьба с ветром так же медлительна и упорна, как жизнь ее семьи, цепляющейся за этот клочок земли.

"Не буду думать о нем, не буду думать о нем!" - повторила Динни, как ребенок, который не хочет вспоминать о том, что причинило ему боль. И сразу же в темноте перед нею возникло его лицо - его глаза, его губы. Она повернулась и прижалась лбом к шершавой коре ствола. Но его лицо снова встало между деревом и ею. Она отшатнулась и быстро пошла прочь, бесшумно ступая по траве, невидимая, как призрак. Потом долго-долго ходила по саду, и движение успокоило ее.

"Что ж, - решила девушка. - Мой час минул. Ничего не поделаешь. Пора домой".

Она остановилась еще на мгновение, взглянула на звезды - далекие, неисчислимые, яркие и холодные, слабо улыбнулась и подумала. "Какая же из них моя счастливая звезда?"

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Да будет (Да будет воля аллаха!) (араб.).

2. Цвета нильской воды (франц.).

3. По существу (франц.)

4. Начальные слова латинского изречения: "Quern Deus perdere vult, dementat prius" - "Кого боги хотят погубить, того они сперва лишают разума".

5. "Любовь свободна. Век кочуя..." (франц.).

6. Нерешенным (буквально "перед судьей") (лат.).

7. Большая опера (парижская) (франц.).

8. Все ветшает, все проходит (франц.).

9. "Женщина переменчива" (итал.).

10. По Фаренгейту.

11. Камбала (франц.).

Джон Голсуори

Через реку

(Конец главы)

Изд. "Знаменитая книга", 1992 г.

OCR Палек, 1998 г.

I

Клер, которая возвращалась в Англию после полутора лет брака с сэром Джералдом Корвеном из министерства колоний, стояла на верхней палубе пакетбота Восточной линии, поднимавшегося по Темзе, и ждала, когда тот пришвартуется. Было десять утра, октябрь выдался погожий, но Клер, за время путешествия привыкшая к жаре, надела толстое пальто из твида. Лицо ее казалось бледным, даже болезненно желтоватым, но ясные карие глаза были нетерпеливо устремлены на берег, слегка подкрашенные губы полураскрыты, и весь облик дышал обычной, присущей ей жизнерадостностью. Она долго стояла одна, потом услышала возглас:

- О, вот вы где!

Из-за шлюпки вышел молодой человек и встал рядом с ней. Не поворачивая головы, Клер уронила:

- Замечательный день! До чего, наверно, хорошо у нас дома!

- Я думал, вы хоть на сутки задержитесь в Лондоне. Мы могли бы вместе пообедать, а вечером пошли бы в театр. Неужели нельзя остаться?

- Милый юноша, меня встречают.

- Ужасно все-таки, когда что-нибудь приходит к концу.

- Порой гораздо ужаснее, когда что-нибудь начинается.

Он пристально посмотрел на нее и неожиданно спросил:

- Вы понимаете. Клер, что я вас люблю?

Она кивнула:

- Да.

- А вы меня не любите?

- Я - человек без предрассудков.

- Почему... почему вы не можете загореться хоть на минуту!

- Тони, я же почтенная замужняя дама...

- Которая возвращается в Англию...

- Из-за цейлонского климата.

Он стукнул носком ботинка о борт:

- В самое-то лучшее время года? Я молчал, но я прекрасно знаю, что ваш... что Корвен...

Клер приподняла брови, он оборвал фразу, и оба стали смотреть на берег, все больше поглощавший их внимание.

Двое молодых людей, которые провели почти три недели на борту одного парохода, знают друг друга гораздо хуже, чем предполагают. Ничем не заполненные дни, когда останавливается все, кроме машин, воды, плещущей за бортом, и солнца, катящегося по небу, необычайно быстро сближают живущих бок о бок людей и вносят в их отношения своеобразную ленивую теплоту. Они понимают, что становятся предметом пересудов, но не обращают на это внимания: все равно с парохода не сойдешь, а заняться больше нечем. Они постоянно танцуют вдвоем, и покачивание корабля, пусть даже почти незаметное, благоприятствует дальнейшему сближению. Дней через десять они начинают жить общей жизнью, еще более устойчивой, чем брак, если не считать того, что на ночь они все-таки расстаются.

А затем судно неожиданно останавливается; они останавливаются вместе с ним, и у них - иногда у одного, а часто и у обоих - рождается ощущение, что они слишком поздно разобрались в своих чувствах. Тогда они приходят в возбуждение, лихорадочное, но не лишенное приятности, потому что наступил конец бездействию, и становятся похожими на сухопутных животных, которые побывали в море, а теперь возвращаются в родную стихию.

Первой заговорила Клер:

- Вы так и не объяснили, почему вас зовут Тони, хотя на самом деле А ваше имя Джеймс.

- Потому что потому. Клер, неужели с вами нельзя говорить серьезно? Поймите, времени мало: проклятый пароход того и гляди причалит. Мне просто нестерпимо думать, что я больше не буду видеть вас каждый - день!

Клер быстро взглянула на него и снова уставилась на берег. "Какое тонкое лицо!" - отметила она про себя. Лицо у Тони в самом деле было тонкое, удлиненное, смуглое, решительное, но смягченное добродушием; глаза темно-серые и, пожалуй, слишком искренние; фигура стройная и подвижная.

Молодой человек завладел пуговицей ее пальто:

- Вы ни словом не обмолвились о себе, но я все равно знаю, что вы несчастливы.

- Не люблю, когда люди распространяются о личных делах.

Он всунул ей в руку визитную карточку:

- Возьмите. Вы всегда найдете меня через этот клуб.

Клер прочла:

Мистер Джеймс Бернард Крум.

"Кофейня".

Сент-Джеймс-стрит.

- По-моему, ужасно старомодный клуб.

- Да. Но неплох даже сейчас. Отец записал меня туда, как только я родился.

- В нем состоит муж моей тетки сэр Лоренс Монт. Он высокий, тонкий, лицо подергивается. Самая безошибочная примета - черепаховый монокль.

- Постараюсь его найти.

- Чем вы намерены заняться в Англии?

- Поисками работы. Здесь, по-видимому, это удел многих.

- Какой работы?

- Любой. Не согласен быть только школьным учителем и коммивояжером.

- А что другое можно найти в наше время!

- Ничего. Перспективы безрадостные. Больше всего меня устроило бы место управляющего поместьем или что-нибудь по части лошадей.

- Поместья и лошади доживают свой век.

- Я знаком с несколькими владельцами скаковых конюшен. Впрочем, наверно, кончу шофером. А где обоснуетесь вы?

- У родных. Во всяком случае на первых порах. Если вы, пожив с неделю на родине, все еще не забудете меня, мой адрес - Кондафорд, Оксфордшир.