Джон Голсуори - Сага о Форсайдах

Отец окликнул ее, когда она собралась выйти вслед за матерью.

Она села рядом с ним за стол и, отколов от платья веточку бледной жимолости, поднесла ее к носу.

- Я много думал, - начал он.

- Да, дорогой?

- Для меня очень мучительно говорить об этом, но ничего не поделаешь. Не знаю, понимаешь ли ты, как ты много значишь для меня; я никогда об этом не говорил - не считал нужным, но ты... ты для меня все. Твоя мать...

Он запнулся и стал разглядывать вазочку венецианского стекла.

- Да?

- Ты единственная моя забота. Я ничего не имею, не желаю с тех пор, как ты родилась.

- Знаю, - прошептала Флер.

Сомс провел языком по пересохшим губам.

- Ты, верно, думаешь, что я мог бы уладить для тебя это дело? Ты ошибаешься. Я... я тут бессилен.

Флер молчала.

- Независимо от моих личных чувств, - продолжал Сомс более решительно, - есть еще те двое, и они не пойдут мне навстречу, что бы я им ни говорил. Они... они меня ненавидят, как люди всегда ненавидят тех, кому нанесли обиду.

- Но он? Но Джон?

- Он их плоть и кровь, единственный сын у своей матери. Вероятно, он для нее то же, что ты для меня. Это - мертвый узел.

- Нет, - воскликнула Флер, - нет, папа!

Сомс откинулся на спинку стула, бледный и терпеливый, как будто решил ничем не выдавать своего волнения.

- Слушай, - сказал он. - Ты противопоставляешь чувство, которому всего два месяца - два месяца, Флер! - тридцатипятилетнему чувству. На что ты надеешься? Два месяца - первое увлечение, каких-нибудь пять-шесть встреч, несколько прогулок и бесед, несколько поцелуев - против... против такого, чего ты и вообразить себе не можешь, чего никто не может вообразить, кто сам не прошел через это. Образумься, Флер. У тебя просто летнее умопомрачение.

Флер растерзала жимолость в мелкие летучие клочки.

- Умопомрачение у тех, кто позволяет прошлому портить все. Что нам до прошлого? Ведь это наша жизнь, а не ваша.

Сомс поднес руку ко лбу, на котором Флер увидела вдруг блестящие капли пота.

- Чьи вы дети? Чей он сын? Настоящее сцеплено с прошлым, будущее с тем и другим. От этого не уйти. - Флер никогда до сих пор не слышала, чтобы ее отец философствовал. Как ни сильно было ее волнение, она смутилась; поставила локти на стол и положила подбородок на ладони.

- Но, папа, обсудим практически. Мы с ним любим друг друга. Денег у нас обоих много, нет никаких существенных препятствий - только чувства. Похороним прошлое, папа!

Он ответил глубоким вздохом.

- К тому же, - ласково сказала Флер, - ведь ты не можешь нам помешать.

- Может быть, - сказал Сомс, - если бы все зависело от меня одного, я и не пытался бы вам мешать; я знаю: чтобы сохранить твою привязанность, я многое должен сносить. Но в этом случае не все зависит от меня. Я хочу, чтобы ты поняла это, пока не поздно. Если ты будешь думать и впредь, что все должно делаться по-твоему, если поощрять тебя в этом заблуждении, тем тяжелее будет потом для тебя удар, когда ты поймешь, что это не так.

- Папа! - воскликнула Флер. - Помоги мне! Ты можешь, я знаю!

Сомс испуганно мотнул головой.

- Я? - сказал он горько. - Я? Ведь все препятствие - такты, кажется, выразилась? - все препятствие во мне. В твоих жилах течет моя кровь.

Он встал.

- Все равно жалеть теперь поздно. Но не настаивай на своей прихоти, будешь потом пенять на себя. Оставь свое безумие, дитя мое, мое единственное дитя!

Флер припала лбом к его плечу.

Все ее чувства были в смятении. Но что пользы показывать это ему? Никакого толку! Она оторвалась от него и убежала в сумерки, без ума от горя и гнева, но не убежденная. Все было в ней неотчетливо и смутно, как тени и контуры в саду, за исключением воли к обладанию. Тополь врезался в темную синеву неба, задевая белую звезду. Роса смочила туфли и обдавала прохладой обнаженные плечи. Флер спустилась к реке и остановилась, наблюдая лунную дорожку на темной воде. Вдруг запах табака защекотал ей ноздри, и вынырнула белая фигура, как будто сотворенная лучами луны. Это стоял на дне своей лодки Майкл Монт во фланелевом костюме. Флер услышала тонкое шипение его папиросы, погасшей в воде.

- Флер, - раздался его голос, - не будьте жестоки К несчастному. Я так давно жду вас!

- Зачем?

- Сойдите в мою лодку.

- И не подумаю.

- Почему?

- Я не русалка.

- Неужели вы лишены всякой романтики? Не будьте слишком современны, Флер!

Он очутился на тропинке в трех шагах от нее.

- Уходите!

- Флер, я люблю вас. Флер!

Флер коротко рассмеялась.

- Приходите снова, - сказала она, - когда я не получу, того, чего желаю.

- Чего же вы желаете?

- Не скажу.

- Флер, - сказал Монт, и странно зазвучал его голос, - не издевайтесь надо мной. Даже вивисецируемая собака заслуживает приличного обращения, пока ее не зарежут окончательно.

Флер "тряхнула головой, но губы ее дрожали.

- А зачем вы меня пугаете? Дайте папиросу. Монт протянул портсигар, поднес ей спичку и закурил сам.

- Я не хочу молоть чепуху, - сказал он, - но, пожалуйста, вообразите себе всю чепуху, наговоренную всеми влюбленными от сотворения мира, да еще приплетите к ней мою собственную чепуху.

- Благодарю вас, вообразила. Спокойной ночи.

Они стояли с минуту в тени акации, глядя друг другу в лицо, и дым от их папирос свивался между ними воздухе.

- В этом заезде Майкл Монт "без места" так?

Флер резко повернула к дому. У веранды она оглянулась. Майкл Монт махал руками над головой. Было видно, как они бьют его по макушке; потом подают сигналы залитым лунным светом ветвям цветущей акации. До Флер долетел его голос: "Эх, жизнь наша!" Флер встрепенулась. Однако она не может ему помочь. Хватит с нее и своей заботы. На веранде она опять внезапно остановилась. Мать сидела одна в гостиной у своего письменного стола. В выражении ее лица не приметно было ничего особенного - только крайняя неподвижность. Но в этой неподвижности чувствовалось отчаяние. Флер взбежала по лестнице и снова остановилась у дверей своей спальни. Слышно было, как в картинной галерее отец шагает взад и вперед.

"Да, - подумала она, - невесело! О Джон!"

Х

РЕШЕНИЕ

Когда Флер ушла, Джон уставился на австрийку. Она была худая и смуглая. На ее лице застыло сокрушенное выражение женщины, растерявшей одно за другим все маленькие блага, которыми наделила ее когда-то жизнь.

- Так не выпьете чаю? - сказала она.

Уловив в ее голосе ноту разочарования, Джон пробормотал:

- Право, не хочется. Благодарю вас.

- Чашечку - уже готов. Чашечку чаю и папироску.

Флер ушла. Ему предстоят долгие часы раскаяния и колебаний. С тяжелым чувством он улыбнулся и сказал:

- Ну хорошо, благодарю вас.

Она принесла на подносе маленький чайник, две чашечки и серебряный ларчик с папиросами.

- Сахар дать? У мисс Форсайт много сахару: она покупает сахар для меня и для моей подруги. Мисс Форсайт очень добрая леди. Я счастлива, что служу у нее. Вы ее брат?