Джон Голсуори - Сага о Форсайдах 2

- Только ужасно темно. И столбы такие грязные, верно?

- Заглянем в Уголок поэтов? - предложила Динни.

- А что это такое?

- Место, где хоронят великих писателей.

- За то, что они писали стихи? - удивилась девушка. - Умора!

Динни промолчала. Она не находила это таким уж уморительным - коекакие стихи были ей знакомы. Исследовав ряд надгробий, надписи на которых представляли для Динни лишь весьма относительный интерес, а для ее спутницы и вовсе никакого, они медленно прошли по приделу туда, где две красные ветви обвивают черную с золотом надпись: "Неизвестному Солдату".

- Интересно, видит он все это оттуда или нет? - полюбопытствовала девушка. - По-моему, ему все равно. Никто не знает, как его звали, так что он от этого ничего не имеет.

- Да. Зато мы имеем, - возразила Динни, ощутив в горле то щекотание, которое испытывает каждый у могилы Неизвестного Солдата.

Когда они вновь очутились на улице, девушка внезапно спросила:

- Вы верующая, мисс?

- В известной мере, - с сомнением в голосе ответила Динни.

- Меня не обучали катехизису. Отец с мамой любили мистера Черрела, но считали веру предрассудком. Знаете, мой папа был социалист. Он говорил, что религия - часть капиталистической системы. Конечно, люди нашего класса в церковь не ходят. Во-первых, времени нет. Потом, в церкви надо уж очень тихо сидеть, а я больше люблю двигаться. И еще: почему, если бог существует, его называют Он? Меня это возмущает. Мне кажется, с девушками потому так и обращаются, что бога называют Он. После этой истории я много думала над тем, что рассказывал нам в участке проповедник. Один Он ничего сотворить не может. Для этого требуется еще Она.

Динни встрепенулась:

- Вам следовало бы поделиться этим соображением с моим дядей. Интересная мысль!

- Говорят, теперь женщины равны мужчинам, - продолжала девушка, - но, знаете, это же неправда. У меня на работе все девушки без исключения боялись хозяина. У кого деньги, у того и сила. Все чиновники, и судьи, и священники - мужчины. Генералы - тоже. Кнут у них в руках, и всетаки без нас им ничего не сделать. Будь я одна женщина на земле, я бы им показала.

Динни хранила молчание. Личный опыт девушки слишком горек, это бесспорно, и все-таки в ее словах есть правда. Создатель двупол. В противном случае процесс творения сразу же прервался бы. В этом причина изначального равенства, над которым Динни прежде не задумывалась. Будь эта девушка такой же, как она сама, Динни сумела бы ей, ответить, а так приходится сдерживаться. И, немного сожалея о своем снобизме, Динни вернулась к своему обычному ироническому тону:

- Экая бунтовщица!

- Конечно, бунтовщица, - согласилась девушка. - После такого любая взбунтуется.

- Ну, вот мы и у миссис Монт. Мне надо по делам, поэтому я вас оставляю. Надеюсь, еще встретимся.

Динни протянула руку, девушка пожала ее и сказала просто:

- Мне было очень приятно.

- И мне. Желаю успеха!

Оставив Миллисент в холле, Динни отправилась на Оукли-стрит в том настроении, какое бывает у человека, когда ему не удается зайти так далеко, как хотелось. Она соприкоснулась с тем, что отмечено на карте белым пятном, и в испуге отпрянула. Ее мысли и чувства напоминали щебет весенних птиц, еще не сложивших свои песни. Эта девушка пробудила в Динни странное желание вступить в схватку с жизнью, но не дала ей ни малейшего представления о том, как это делается. Влюбиться, что ли? И то было бы легче! Приятно, наверно, понимать друг друга с полуслова. У Джин и Хьюберта это получилось сразу же. Халлорсен и Ален Тесбери тоже уверяли ее, что это возможно. Жизнь представала перед Динни, словно какой-то призрачный театр теней. В полной растерянности девушка облокотилась на парапет набережной и устремила взгляд на бегущую реку. Где выход? Религия? В какой-то мере. Но в какой? Ей вспомнилась фраза из дневника

Хьюберта: "Тому, кто верит в рай, легче, чем таким, как я. Ему вроде как обещана пенсия". Неужели религия - это вера в расчете на награду? Если так, она цинична. Нет, это вера в добро ради добра, ибо оно прекрасно, как красивый цветок, звездная ночь, ласковая мелодия! Дядя Хилери выполняет тяжелую работу лишь ради того, чтобы делать ее хорошо. Религиозен ли он? Надо будет об этом спросить.

Рядом с Динни кто-то воскликнул:

- Динни!

Она круто повернулась и увидела Алена Тесбери. Он широко улыбался.

- Я искал Джин и вас. Поехал на Оукли-стрит, там сказали, что вы у Монтов. Я как раз направлялся туда и вот вижу вас. Какая удача!

- Я раздумывала, религиозна я или нет, - сказала Динни.

- Вот совпадение! Я думал о том же.

- Кого вы имеете в виду - себя или меня?

- Откровенно говоря, я смотрю на нас, как на одно целое.

- В самом деле? Ну и как, оно религиозно?

- С оговорками.

- Слышали, какие новости на Оукли-стрит?

- Нет.

- Капитан Ферз вернулся.

- Вот несчастье!

- Все того же мнения. Видели вы Диану?

- Нет, только горничную. Она как будто была чем-то взволнована. А этот бедняга все еще не в своем уме?

- Нет, он здоров. Но это ужасно для Дианы.

- Надо ее убрать оттуда,

- Я поселюсь у нее, если она позволит, - внезапно объявила Динни.

- Мне эта идея не нравится.

- Допускаю. Но я все равно так сделаю.

- Зачем? Вы не настолько уж близки с ней.

- Мне надоело отлынивать от своих обязанностей.

Молодой человек вытаращил глаза:

- Ничего не понимаю.

- Жизнь вдали от опасностей - ложный путь. Хочу все брать с бою.

- Тогда выходите за меня.

- Право, Ален, я в жизни не видела человека с меньшим количеством мыслей в голове.

- Лучше меньше, да лучше.

Динни направилась вверх по набережной:

- Мне на Оукли-стрит.

Они шли молча. Наконец молодой Тесбери участливо спросил:

- Что вас гложет, дорогая?

- Моя собственная натура: ей все мало тех хлопот, которые она мне причиняет.

- Я мог бы доставить их вам в любом количестве.

- Я говорю серьезно, Ален.

- Это хорошо. Пока вы не станете серьезной, вы не выйдете за меня.

Зачем вы себя грызете?

Динни пожала плечами:

- У меня, видимо, все получается прямо по Лонгфелло: "Жизнь реальна, жизнь серьезна". Разве вы не понимаете, как бессодержательна жизнь дочери землевладельца в деревне?

- Я, пожалуй, лучше не скажу вам того, что хотел сказать.

- Нет, скажите.

- Это легко поправить: станьте матерью в городе.

- На этом месте полагается краснеть, - вздохнула Динни. - Я не люблю все превращать в шутку, но, кажется, превращаю.

Молодой Тесбери взял ее под руку:

- Вы будете первой, кто превратит в шутку жизнь жены моряка.

Динни улыбнулась:

- Я выйду замуж только тогда, когда мне этого очень сильно захочется. Я себя достаточно хорошо знаю.

- Ладно, Динни. Не буду надоедать вам.

Они опять замолчали. На углу Оукли-стрит Динни остановилась: