Славомир Мрожек - Страж китайской вазы

СЛАВОМИР МРОЖЕК

Страж китайской вазы

В столице большого цивилизованного государства есть музей, а в нем - отдел, посвященный восточному искусству. Среди многочисленных экспонатов немало таких, которые являются большой редкостью и представляют собой значительную ценность, как культурную, так и материальную. А среди этих раритетов особо выделяется уникальный экспонат, неповторимый, единственный во всем мире экземпляр. В силу своей уникальности он имеет огромную культурную ценность, денежную же его стоимость просто невозможно определить.

Этим экспонатом была китайская ваза. Уникальность вазы состояла еще и в том, что нашли ее не целиком, а в виде тысячи девятисот восьмидесяти двух черепков, а вернее, кусочков. Каждый из кусочков находили не сразу, а постепенно, извлекая их в течение пятнадцати лет из речного ила, который добывали со дна великой китайской реки, высушивали в особых условиях и затем просеивали через специальные археологические сита. По добытым таким способом частичкам удалось разгадать, каково было единое целое, не сразу, естественно, а шаг за шагом, в течение еще семи лет. Но еще семь лет должно было пройти, прежде чем вазу, разбитую пять тысяч лет тому назад на тысячу девятьсот восемьдесят два кусочка, разбросанных по дну великой китайской реки, сумели снова склеить, иначе говоря, воссоздать в первоначальном ее виде.

По причине неизмеримой ценности экспоната для него было выделено особое место в музее и приставлен специальный смотритель. Обычно в музеях смотрители наблюдают одновременно за несколькими экспонатами, здесь же его задачей было следить за этой, одной-единственной, китайской вазой. Так что его обязанности были более легкими, чем у коллег, зато во много раз более ответственными.

Учитывая столь высокую степень ответственности, достойную кандидатуру подобрали не сразу, а только после долгих поисков. То был мужчина в расцвете лет, без дурных привычек, счастливый супруг и отец, человек честный, наделенный высоким чувством долга. Возле китайской вазы поставили стул, на котором отныне предстояло ему сидеть по восемь часов в день, шесть дней в неделю и одиннадцать месяцев в году - одиннадцать потому, что ему полагался месяц ежегодного отпуска. На этот один месяц музей закрывали, чтобы провести необходимый ремонт и реорганизацию.

Экспонат, охраняемый столь бдительно - смотритель ни на минуту не сводил с него глаз, в этом и состояла его обязанность, - был, таким образом надежно защищен от опасностей, угрожающих музейным экспонатам. Потенциальный грабитель или вандал, приближаясь к вазе в толпе посетителей, сразу же понимал, что здесь у него не было никаких шансов. Неустанное внимание бдительного стража сводило на нет любую попытку кражи или непредвиденной выходки. Злоумышленнику приходилось удалиться и перейти в те отделы музея, где возможность попытать счастья казалась более реальной. И если в течение многих лет в музее случались все же кражи и акты вандализма, то ни разу это не происходило с китайской вазой или даже вблизи нее. Предельная бдительность была залогом того, что возле вазы царило абсолютное и никогда ничем не нарушаемое спокойствие.

И все же это спокойствие не усыпляло бдительности смотрителя. Наоборот. Чем дольше он там находился - ведь прошло уже немало лет с тех пор, как ему поручили оберегать неприкосновенность вазы, а годы все шли и шли, - тем бдительнее оберегал он доверенное ему сокровище, тем подозрительнее становился взгляд, который он бросал на посетителей. Ибо, как показывает опыт, чем дольше ничего не случается, тем больше вероятность беды. И в то же время с течением лет неизмеримая ценность вазы, на которую никто даже не пытался покуситься, вовсе не переставала быть неизмеримой, а напротив - она возрастала, но не в конкретных числах, ибо неизмеримость, или, иначе, бесконечность, возрастать не может, - возрастала сила воздействия ее легенды, ее мифа. Ведь чем дольше сохраняется неприкосновенность мифа, тем сильнее его воздействие, и остановить это воздействие может только осквернение мифа. И китайская ваза приобретала все больший вес как культурная и материальная ценность, легендарность которой с годами только усиливалась.

Постепенно, но неуклонно приближался страж бесценной вазы к пенсионному возрасту. Он по-прежнему был счастлив в семье, уважение к нему, благодаря столь безупречному несению службы в течение долгих лет, постоянно росло, и сделанные накопления - он, как известно, дурных привычек не имел - позволили ему стать хозяином небольшого дома с садиком.

И вот наступил наконец для него последний день службы, уже завтра он сможет передать свой пост следующему поколению и уйти на заслуженный отдых. В зале приемов шли приготовления к торжеству. Вечером предстояло попрощаться с заслуженным человеком, вручить ему медаль и почетный диплом, затем должен был состояться банкет с участием дирекции, представителей министерства и коллег. Он, как обычно, занял свой пост, но вдруг его впервые охватило предчувствие, что произойдет что-то необычное. Шестое чувство стража, обострившееся за тридцать лет службы, подсказывало ему, что сегодня случится нечто такое, чего до тех пор никогда не случалось. И его беспокойство можно было понять. Его мучили опасения, что именно сегодня - когда он в последний раз исполняет свой долг, свою обязанность, с которой ему удавалось столь безупречно справляться долгих тридцать лет, - кто-то покусится на святыню, им оберегаемую, и разрушит всю его карьеру, если он не сумеет предотвратить подобное святотатство.

И он усилил свою обычную, и без того повышенную и натренированную за долгие годы бдительность до крайнего предела. Он буквально пронизывал взглядом каждого, кто приближался к святыне, стремясь предугадать каждый шаг и каждое движение, упредить любой шелест и даже вздох. Он замирал в неутомимой готовности, чтобы при малейшем признаке опасности вскочить, предвосхитить, не допустить и предотвратить. Как же медленно проходили секунды в течение многих, долгих часов. Но чем дольше ничего не происходило, тем сильнее была его убежденность, что наконец должно что-то случиться.

Время шло к вечеру, близились сумерки и конец его переживаний. Но между тем предчувствие необычного события сменилось у него уверенностью, и, когда прозвенели звонки, извещающие посетителей, что наступило время покинуть музей, он не мог поверить, что день прошел и ничего, однако, не произошло. Ни сегодня, ни за последние тридцать лет.

Он не мог поверить даже тогда, когда последний посетитель исчез в дальних дверях, и позднее, когда в зале музея остался уже только он, один-одинешенек возле китайской вазы, по-прежнему нетронутой, невредимой и бесценной.