Неизвестен Автор - Рассказы о любви разных авторов

- Ну, ты сама ведь говорила: неделька тренировки, и я войду в норму. И потом, Пенка - ты тоже кое-чего забыла. Помнишь, как ты сама тут пищала тогда, давно?... Ха, еще потом говорила: "Ах, я и не думала, ах, я и не собиралась!" И игра у нас была другая... помнишь, обзывала меня "блудливым мужем"? Сейчас все наоборот: я один, а ты избаловалась. И мы оба подросли. Так что теперь ты своим "не думала" можешь накалывать кого угодно, только не меня. Могу поспорить, что у тебя даже зубная щетка сегодня с собой.

- Угадал, зануда! Кстати, о птичках. Как бы это тебе помягче сказать...

- Ну-ну? - В общем, тебе на будущее, для успешного общения с дамами... Ты мой голову почаще. С чистыми волосами ты куда как привлекательнее.

- Блин, я же не виноват, что в вашей стране летом никогда нет горячей воды! Мы же с тобой вместе ошарашивали тут и там моих приятелей: "А это Лена, мы с ней познакомились на выставке китайской живописи, а у вас есть горячая вода, а можно мы к вам в душ залезем?!"

- Знаю, знаю. Я же говорю - на будущее... Меня из твоих американских фоток больше всего приколола знаешь какая? Там, где эта твоя знакомая лежит на газоне в центре какого-то города. Попробуй-ка у нас так ляг на газон. Неделю потом будешь отмываться...

- ...в холодной воде! Вот как я сейчас пойду. Хотя она там в черном, так что ей не грозит.

- Разве? Мне казалось - в чем-то пестреньком...

- Это Америка вокруг пестренькая, а она нет. Я помню, потому что мы с ней заметили это как раз за десять минут до того снимка. Она рассказывала, как еще в Совке ее родителей постоянно таскали в школу за то, что она носила какие-то обалденные шелка вместо школьной формы. А я ей рассказал, как доставал своих профессоров на экзаменах - у меня были такие веселенькие джинсы, с цветами всех цветов на заднице и в паху... А потом мы посмотрели друг на друга и расхохотались - двое в черном, посреди Калифорнии...

- О, это не та ли девушка, что в "Городе Непроданных Цветов"?

- Она самая. Я знал, что она любит тюльпаны, и все высматривал какой-нибудь цветочный магазинчик, пока мы гуляли, но как назло ничего не попадалось. Она так и уехала без цветов, вся в черном, а я вышел из "Грейхаунда", свернул за угол - и увидел улицу: они продавались на каждом углу этой улицы, прямо такой тюльпановый пунктир на три квартала вверх. Там "Город" и написал, пока в "Макдональдсе" кофе пил.

7.

Было еще несколько встреч - торопливых, неуютных, приносящих чаще тоску и даже злость, а вовсе не радость. Она приезжала на последней электричке, когда я уже переставал ждать. И уезжала рано утром - на работу, либо посередине дня, если это был ее выходной. Иногда она просто говорила на том конце провода: "Сегодня я работаю, а завтра тоже не получится - мы с Сашей собирались...". Усталая и вечно недосыпающая, она хотела успеть всюду, не ругаться ни с кем; и я при этом был человеком, который все равно скоро уезжает, который однажды уже уехал, сказав: "Ты же понимаешь..." У нее начался отпуск, который тоже никак не был связан со мной: неделю она собиралась провести у бабушки, потом еще неделю - в походе на байдарках. За пару дней до ее отъезда мы поругались. Это была одна из тех ненужных коротких встреч, которая не принесла ничего, кроме раздражения. Я позвонил только через два дня - она собиралась на поезд, и добраться до центра за сорок минут я уже не смог бы. Ей действительно нужно было отдохнуть, да и у меня оставалось всего две недели, а я еще не видел многих знакомых и не был во многих местах, которые нужно было обязательно посетить за время этого короткого отпуска. Деньги тоже кончались, и я уже подумывал о том, что слишком много отложил на билет и что можно потратить еще чуть-чуть.

Между бабушкой и байдарками у нее был день, и это был день нашей последней встречи. Ее встречали на Московском, шел проливной дождь. Два часа, которые я провел у нее дома, были наполнены типичными в таких случаях банальностями. Ее торопили (она уходила в поход в этот же вечер), кто-то звонил, и она отвечала ему удивительно ласковым голосом. Я пил чай и говорил гадости. Было также несколько совсем не банальных моментов, которые, наоборот, были настолько наполнены содержанием, что их невозможно просто так описать здесь: в них можно было только принимать участие, и я это участие принял, но теперь даже и не могу с точностью сказать - а было ли там тогда что-то такое, или я просто выдумал это сейчас, сидя на берегу реки Мононгахелы и глядя на фонари набережной, которые, со своими длинными отражениями в воде, очень похожи на свечки в Софийском соборе Новгородского кремля...

Чем нежнее ведут себя люди при расставании, тем тяжелее им расставаться. C другой стороны, когда один из них это понимает и начинает намеренно вести себя грубее - второму становится еще тяжелей. А если это понимают оба... Чем-то средним между эскимосским поцелуем и поцелуем слонов мы закончили-таки наше затянувшееся прощание в подъезде, и я вышел на улицу, чувствуя спокойную, почти незаметную грусть. И вместе с тем - облегчение. Я снова был - эх, еще одна красивая банальность, это нужно не говорить, а чувствовать - никому не нужным и свободным. А может быть, свободным и никому не нужным. Что-то там в математике не меняется от перестановки слагаемых, хотя и выглядит по-другому. А что-то меняется, хотя выглядит также. Я сунул руку в карман за сигаретами - кроме сигарет и чьей-то зажигалки, в кармане оказалась еще коробочка из-под духов, в которой лежал маленький стеклянный слон. Зеленый. Я хотел вынуть его и посмотреть, но вместо этого вынул сигарету и закурил, а слоника в коробке переложил из кармана в сумку, чтобы он не поломался.

8.

Кошка. Привет, Кошка. Которая гуляет... Гуляющая. Сама по себе. И не только по себе. Иногда по мне. Кошка - ладошка. Ладошкой гуляет. Иногда по мне. А теперь уже - нет. Теперь я черти где. Кошка - кот. Во! Кот в Сапогах. У чертей на рогах, где?... Ладно, потом. С Людоедами воевал. Кошка моя, кошка. Гуляет по Питеру. По Ленинграду. Ленин Град. И я прикачу назад, в каменный Ленин Град. Где кошка. Где мышка. Уронила банку. Чижа слушает. "Должен же кто-то слушать мои простые сонеты!". Сигареты. Читает Гальперина, что я оставил. Мурлыкает. Киска. Купила бы "Wiskas"? Хрен вам, это только негры в Приюте Армии Спасения едят. Черные кошки. Рожки? Ага, рога. А у меня тут что? Скука. Устану и вернусь. Нет, тут работа. Закончу и уеду. Какая, к черту, работа? Все тот же ветер в башне...............

"Привет, моя милая Кошка, гуляющая сама по себе, гулявшая когда-то по мне мягкой своей ладошкой. Я, твой Кот в Сапогах, теперь у чертей на рогах - чертям наставляют рожки ихние черные кошки. Средь них, поедающих "Wiskas", я кисну от скукоты - нету, нету беленькой киски, веселой и умной, как ты, которая бродит сама по себе в далеком городе на Неве, а нагулявшись, дымит сигаретой, читает мои простые сонеты, а также книжку "Играем блюз", и что-то мотает себе на ус. Я тоже мотаю чего-то, но тут ещее есть работа - перехитрить Людоеда. Вот перехитрю - и уеду. Не вечно же с ветром в мозгах в геройских скакать сапогах! И я прикачу назад, в каменный Ленин Град, где самая милая Кошка гуляет сама по себе, где будет гулять по мне та ласковая ладошка."