Роберт Персиг - Лайла (Исследование морали)

Есть, конечно, возможность сделать картину для интеллектуальных целей, сделать документальный фильм, но ведь Редфорд приходил не для того, чтобы договариваться о создании документального фильма или чего-либо похожего на это.

Как говаривал Сэм Голдвин: "Если вам нужно сообщить что-либо, пошлите телеграмму". Не делайте из этого картины. Картины - не интеллектуальная среда.

Картина и есть картина. Кинопромышленность принадлежит знаменитым людям, а они даже и не захотят возиться с такой интеллектуальной книгой. И даже если бы они занялись этим, то публика вряд ли стала бы покупать картину, и тогда - прощай денежки.

Федру всё ещё не хотелось связывать себя. Надо будет обдумать всё некоторое время, дать устояться волнению, а затем решать, что ему хочется сделать.

То, что ему виделось сейчас: социальная структура ценностей, фильм, пожирающий интеллектуальную структуру ценностей, его книгу. Более низкая ступень развития жизни будет кормиться более высокой формой жизни. И как таковое - это будет аморально. Вот такое у него и было сейчас ощущение аморальное.

Именно поэтому возникло ощущение "что-то не так, что-то не так, что-то не так".

Зеркала стремились возобладать над правдой. Они полагают, что поскольку они платят вам деньги, что является социальной формой благодарения, то они имеют право обходиться по своему усмотрению с интеллектуальной правдой книги. Уф!

Эти боги. Они свернут горы.

21

На улице становилось уж совсем холодно.

Федр подошёл к большой раздвижной стеклянной двери, открыл её и вместе со свистом рванувшегося внутрь воздуха вошёл в комнату.

Ах! Вот где стало снова тепло. И тихо. Комната всё ещё была похожа на пустую сцену, после того как публика ушла домой. Мошка, которую он заметил раньше, теперь крутилась у бра над диваном, на котором сидел Редфорд. Она забралась под абажур, погудела там ещё какое-то время и затихла. Он ждал, не зажужжит ли она снова, но ничего не было. Наверное, отдыхает.

:А может обожглась о лампу:

Слава может сотворить с вами и не такое:

Федру послышался какой-то шум, похожий на слив воды в комнате наверху, затем плач маленькой девочки. Года, наверное, три. А может быть это звук телевизора?

Женский голос стал утешать её. Голос у женщины приятный. Хорошо поставленный. Не визгливый. Затем всё прекратилось. Нет, это не телевизор.

Интересно, как давно построили эту гостиницу? Вероятно в двадцатые годы. Лучший период. Создали город ещё викторианцы. Но в двадцатые годы он был в расцвете.

: Есть такая байка о викторианской мошке: согласно науке она в общем-то не летит на пламя. В самом деле мошка стремится лететь по прямой. Мошки ориентируются в пространстве, выдерживая постоянный угол по отношению к солнцу или луне. А поскольку и солнце и луна находятся очень далеко, то угол практически остается неизменным и представляет собой почти прямую линию. А лампа находится близко, и при постоянном угле к ней линия превращается в окружность. Вот поэтому-то мошка все время кружит и кружит. Губит же мошку не Динамическое стремление к "высшей жизни". Это всё викторианская чепуха. Это лишь статичная биологическая структура ценности. И измениться они не могут.

Такое же чувство возникло у Федра от города. Подобно мошке, он подвергается опасности летать кругами и попасть на некоторую орбиту славы. Может быть когда-то, в доисторические времена, когда слава ещё не стала столь значимой, люди могли полагаться на свои естественные желания и тогда двигались вперёд прямолинейно. Но как только изобрели искусственное солнце славы, они стали двигаться по кругу. В доисторические времена мозг был в состоянии справляться с физическими и биологическими структурами, но достаточно ли динамичен мозг для того, чтобы совладать с современными социальными структурами? Возможно такое научное объяснение и не ослабляет викторианскую метафору. Может быть она вписывается в него.

Как странно, что беседа с Редфордом так резко свернула на школу Блейка. Когда Федр сказал ему, что ходил в ту же школу, Редфорд удивленно посмотрел на него. У него был такой вид, как будто бы он хотел узнать у Федра нечто, что ему давно уж хотелось выяснить.

"Мир тесен", - заметил тогда Федр, и Редфорд согласился. Федр собирался было рассказать ему кое-что ещё, но разговор не получился. Что же там было?

Ах да, он собирался сказать ему, что дело не только в деньгах, несмотря на все "паккарды" и особняки у Миннетонки и все прочие символы капитализма.

"Достоинство", о котором он толковал, - пережиток викторианских дней.

Эти викторианцы вроде бы вдохновляли и Редфорда. Он поставил много картин об этом крае. Что-то в них интересовало его так же, как интересует многих других.

Викторианцы представляли собой последнюю статичную социальную структуру. И возможно кое-кто, считающий что его жизнь слишком хаотична, слишком быстротечна, оглядывается на них с завистью. Тем, кто вырос в захолустной Южной Калифорнии в сороковые и пятидесятые годы, может показаться привлекательным кое-что в их строгих понятиях о том, что верно и неверно, что хорошо и что плохо. И сам Редфорд в чем-то похож на викторианца: сдержан, с хорошими манерами, преисполнен достоинства. Может быть поэтому он и живёт здесь, в Нью-Йорке. Ему нравится викторианское достоинство, которое местами здесь ещё сохранилось.

Пожалуй это было бы слишком, но Федр мог бы рассказать Редфорду об одной школьной пьесе в пятом классе школы под названием "Мечта нищего", в которой он играл жадину, который познавал щедрость посредством ряда событий. Для школы Блейка она была подобрана очень удачно. Тесная сцена была запружена маленькими будущими миллионерами. После спектакля к нему в уборную зашёл лысый старичок, пожал ему руку, поздравил и долго беседовал с ним с благосклонным интересом. А один из учителей затем спросил его: "Знаешь, кто это был?" и Федр, конечно, не знал. А двадцать лет спустя читая как-то статью в журнале о крупнейшей в мире мукомольной компании "Дженерал Миллз", он вдруг узнал на фотографии лицо того лысого старичка. Это был основатель "Дженерал Миллз".

Это лицо засело у него в памяти, как один из ряда вон выходящих осколков. Это был один из величайших гигантов злой и алчной викторианской традиции, а непосредственное впечатление складывалось о добром, приветливом и благородном человеке.

Федр не знает, какова теперь школа Блейка, но в те времена она была оплотом викторианских традиций и ценностей. Старший учитель каждое утро проповедовал в часовне на викторианские темы морали с вдохновением и преданностью, присущей Теодору Рузвельту. Он был настолько колоритен, что даже после стольких лет Федр сразу узнал бы его в любой толпе.