Экхаут Ван - Молчать нельзя

- Контроль! - скомандовал один из эсэсовцев, с удовольствием наблюдавший в стороне за расправой.

Потерявшие всякий человеческий облик, бандиты тыкали раскаленным железом в половые органы. Раздавался отвратительный шипящий звук, нестерпимо воняло паленым. "Контроль" оказал магическое действие. Жгучая боль прерывала самые глубокие обмороки, и "мертвые" вскакивали с дикими воплями. Их обругали "проклятыми симулянтами", и избиение началось снова.

Когда страшный "контроль" показал, что в живых не осталось ни одной души, Рихтер заметил Генека.

- Ты как здесь очутился?

- Меня пригласили полюбоваться спектаклем,- ответил Генек.

- Он напал на капо,- объяснил Клейн. - Я стукнул его легонько рукой, а он свалился как мешок.

- Ты знаешь, что я одним ударом разбиваю череп,- сказал Юп Генеку и посмотрел на свинцовую дубинку, которую держал в руках.

- Он отсидит три ночи в карцере и три дня отработает со штрафниками, но не больше,- прервал Клейн.

- Ну-ка дай я взгляну на твою морду,- подошел Юп к Генеку. - Эге! Никак, дружок писаря?!

- У меня нет друзей,- насупившись, буркнул Генек.

- Пошли,- позвал его Карлик,- отведу тебя в "санаторий".

В конторке записали фамилию и номер Генека. Сюда из камер, находившихся внизу, доносилось пение взбунтовавшихся заключенных. Им было слышно, как расправлялись с русскими. И они знали, что скоро придет их черед, как бы они себя ни вели. Поэтому они пели партизанские песни. Пели смело, вызывающе. Генек приободрился. Посмотрел на писаря, корпевшего над своими бумажками, и на портрет Гитлера. В нем опять заговорил Мордерца, ему захотелось свернуть шею эсэсовцу и Клейну, завладеть их оружием и устроить немцам хорошую потасовку, но он сдержался.

- За что сюда попал?- спросил - эсэсовец.

- Справьтесь у него,- кивнул головой Генек в сторону Клейна.

- Проклятый ублюдок, если еще раз осмелишься грубить, я тебя...

- Брось,- вмешался Клейн. - Я проучил его достаточно.

Он снова стукнул Генека своим до смешного маленьким кулачком. Генек не шелохнулся. Писарь отвлекся от своей работы. Карлик готов был убить Генека. В бешенстве он ударил Генека еще раз. Генек упал. Надо выжить. Что толку, если его прикончат? Надо бежать, найти партизан. И мстить. Он вдвойне оправдает свою кличку. Только бы попасть на волю. Он заставит шкопов на своей шкуре испытать все, что они делают здесь с заключенными.

- Запиши - непослушание,- велел Клейн другому офицеру. - Три ночи в карцере и три дня работы в штрафной.

- Я пошлю его в группу Кранкемана. Этот умеет обламывать непослушных.

- Очень хорошо,- одобрил Клейн. - Я, пожалуй, сам отведу его вниз. Пусть прохладится в карцере, а буянить будет - помести в одиночку.

У Генека тошнота подступила к горлу, когда он вдохнул затхлый, спертый воздух подвала. У входа лежали два трупа, за дверями не было слышно ни звука.

"Зеленый" со шрамом на лбу открыл дверь, втолкнул Генека в подвал и захлопнул ее.

В подвале невыносимо воняло. В темноте было трудно различить, сколько еще человек находится там. Маленькое окошечко являлось единственным источником света и свежего воздуха.

- На сколько дней?- спросил кто-то Генека.

- На три,- ответил он.

- А днем со штрафниками?

- Да! Обещали так!

Генек увидел, что у окошка, прижимаясь друг к другу, стоят все заключенные. Лежали лишь те, кому уже не подняться. Один царапал что-то ногтем на стене.

- Что он там пишет? Мемуары?- поинтересовался Генек.

- Это ксендз. Вот уже два дня без перерыва он рисует распятого Христа, хотя времени у него достаточно. Ведь он должен пробыть здесь до смерти.

- Проклятие,- пробормотал Генек, прислонился к сырой стене и тихонько скользнул вниз.

- Встань! Лежать и сидеть не разрешается!

- А те?- указал Генек на пол.

- Им ничего не остается. Это мертвые.

Генек содрогнулся. Недаром здесь пахнет смертью, страхом и обреченностью.

"Нельзя распускаться,- думал Генек. - Надо выдержать и это".

- Ты счастливец,- послышалось в темноте. - Три дня выдержит каждый. А я вот получил три недели, без выхода на работу. Три недели я должен просидеть здесь без воды и пищи.

- Но это же невозможно!- ужаснулся Генек.

- И все же я пробуду здесь три недели. Три дня уже прошло. Пройдет еще дня четыре, и я умру. Но эсэсовцы считают, что каждый должен отсидеть до конца. Поэтому труп будет лежать, пока не истечет срок.

- Да, эсэсовцев даже смертью не проведешь. Хаха-ха!

- Не отчаивайся,- сказал ксендз, не прекращая своей работы, - надо верить и надеяться. Я здесь уже восемнадцать дней.

- Без воды и хлеба?- недоверчиво спросил Генек.

- Я хочу прожить как можно дольше, - ответил ксендз. - Возможно, протяну шесть недель, на которые приговорен.

- Он хочет, чтобы мы исповедовались, когда ослабеваем и за нами приходит старуха с косой,- сказал один из заключенных. Многие исповедуются. Боюсь, что и я этим кончу, хотя плохо себе представляю, в чем мне каяться. Я никогда не причинял никому зла, кроме того шкопа, который опозорил мою дочь. Я убил его молотком, но не считаю свой поступок грехом. Поэтому не собираюсь каяться, даже если отсюда попаду в ад. После этого лагеря он мне не страшен. Одного боюсь - что ад битком набит шкопами.

- Проклятие!- повторил Генек единственное слово, приходившее здесь ему на ум. - Проклятие!

- Три дня пролетят быстро,- подбадривал его ксендз. - Из-за трех дней не стоит отчаиваться, сын мой.

- Я печалюсь не о себе,- ответил Генек. - Мне жаль вас всех.

- Нас пока нечего жалеть. Я видел, как умирают люди от слабости. Они засыпают, чтобы никогда больше не проснуться. Сейчас еще ничего. Будет страшнее, если сюда поместят новых штрафников. Тогда всем не хватит воздуха, и слабые умрут от удушья. Здесь требуется больше мужества для жизни, чем для смерти. Я бы очень хотел умереть. Может быть, там, на небесах, меня причислят к мученикам. Сюда меня бросили за то, что я тайно служил мессу в блоке. Кто-то выдал меня старшему по блоку за порцию супа. Да простит его бог...

- Не болтай о боге,- крикнул Генек. - В нашем блоке тоже есть его преподобие. Только и знает трепаться целыми днями о боге. Я верю в месть!

- Ну, вот и все,- произнес ксендз и отошел от стены.

Слабый свет упал на нарисованную ногтем фигуру Христа. В камере стало очень тихо. В облике Христа чувствовалось не только огромное внутреннее страдание, он излучал также надежду и веру.

У одного из стоявших у отдушины подкосились ноги. Он хотел удержаться за стену, но сил больше не было. Как в замедленном кино, он опустился на пол.

- Видно, конец, - прошептал бедняга. - Наверное, мне не мешает причаститься, отец. Должна же быть какая-то правда в том, что вы здесь плели?

- Что случилось с Генеком?- спросил Януш Рихтера.

- Может быть, он заблудился?- высказал тот свое мнение. - А может быть, ему проломили череп?