Жан-Ришар Блок - «…и компания»

— А вы что скажете, господин Зимлер?

— Я? — отвечает эльзасец, поправляя очки и хрустя, по обыкновению, пальцами. — Я? Мне здесь очень нравится.

Впрочем, разгоревшееся лицо Жозефа красноречивее слов говорит о том, что здесь ему действительно очень нравится. Мимо них проплывают развевающиеся юбки, мечтательный взор и яркий румянец Коры. Четверка замолкает. Кору сменяют другие пары. Каждый из четверых отмечает про себя красоту ее руки, вскинутой на плечо рыжей Анаис, и смугло-золотистую шею с ниткой кораллов. Кора снова взглядывает на них издали, с другого конца зала. И каждому кажется, что неприметное движение ее опустившихся ресниц предназначается только ему одному.

— А женщины здесь недурны, — замечает Жозеф, потягиваясь. Но его слова встречают гробовым молчанием. Губы у него вдруг пересыхают.

— Я обожаю вальс! — говорит один из четверки, представляя себе округлое, с аппетитными складочками, бедро Коры. Остальные что-то одобрительно бормочут.

Один из парижских клиентов Зимлера устроил эту увеселительную прогулку. Сегодня субботний вечер. Но Ипполит и Миртиль решили, что Жозефу неудобно отказываться от приглашения [23] Религия требует от евреев очень строгого соблюдения праздника субботы: в этот день нельзя не только выполнять какую-либо работу, по нельзя приготовлять пищу, зажигать огонь, переносить что-либо в руках, прикасаться к деньгам и т. д. . И вот он здесь, счастливый и свободный от всяких угрызений.

В третий раз Кора проплывает мимо. Анаис подмигивает и хохочет. Оркестр умолкает. Раздаются громкие крики. Внезапное волнение охватывает четырех мужчин. Но величественная, как античная статуя, Кора оставляет Анаис и садится одна за свой столик.

— Надеюсь, господа, мы пришли сюда не за тем, чтобы просидеть целый вечер? Кто у нас лучший танцор?

— Конечно, господин Зимлер. Эльзасцы должны любить вальс…

Жозеф отказывается ровно столько, сколько требуется для того, чтобы схлынула кровь, вдруг опалившая лицо. И когда первая скрипка, освежившись пивом, занимает свое место и взмахом смычка настораживает оркестр, Жозеф подымается и снимает пальто.

По залу, словно выдохнутое одной грудью, проносится протяжное «Ого!». Люди переглядываются, толкают соседа в бок, перешептываются: что теперь будут делать эти четверо? Художники, гуляки, подмастерья, веселые девицы решили во что бы то ни стало позабавиться за счет чужаков. Хорошо одет — расплачивайся! Снова раздается «Ого!», но па сей раз уже не добродушное, а сердитое. Трое с сигарами бледнеют. Один Жозеф, квадратный, спокойный и улыбающийся, с удивлением оглядывается вокруг-

— Подойдет, не подойдет? — Будет танцевать, не будет? — Смелей, мой дружок! — Недурненький блондинчик! — Посмеет, не посмеет? — Чисто очковая змея! — Кого он пригласит? — Нет, вы только посмотрите на него! — Слишком жирен, не в моем вкусе! — Ха-ха-ха! Да не бойся ты, так оно будет лучше!

Громкие крики и трели свистков. Музыканты замолкают и с любопытством смотрят в зал.

Жозеф встает и, выпрямив свою невысокую фигуру, не колеблясь направляется к столику Коры, которая рассеянно и лениво потягивает оранжад.

— Черта с два! — Да он, оказывается, никого не боится! — Кору? Поглядим, поглядим! — Эй, крошка! Пошли его к дьяволу, Кора! — Эй, крошка, — посмеет, не посмеет?

Какой-то длинный малый в узкой вельветовой куртке, прошмыгнув между стульями, возглашает, как герольд:

— Прекрасные дамы и милостивые государи! Разрешите предложить вашему вниманию редчайший экземпляр животного мира, подлинного туземца квартала Сантье, коренного уроженца парижских контор, полученного путем скрещивания медведя-тихохода, водящегося в Новой Зеландии, и очковой змеи — разновидности, именуемой…

Но рука Жозефа тяжело опускается на плечо шутника и отшвыривает его с весьма недвусмысленной решимостью. Круглое лицо с русыми усами, выдвинутый подбородок и крутой лоб столь выразительно багровеют, что шутник сразу же понимает все и стушевывается. Он смешивается с толпой, кривляясь, как клоун.

Весь зал подымается. Жозеф подходит к Коре. Она притворяется, что не видит, вскидывает глаза, встречает его улыбку, встает с места и, обведя присутствующих дерзким взглядом, кладет свою обнаженную руку на плечо кавалера.

— Я вас ждала, — вполголоса произносит она. Ее взгляд снимает с этих слов всякий оттенок пошлости.

Зал разражается рукоплесканиями. Оркестр вторично начинает вальс. Они — единственная пара. По выщербленным, неровным доскам Жозеф скользит с лучшей плясуньей Монмартра.

Но с первых же минут лучшая плясунья понимает, что она нашла достойного партнера. К ее удивлению, этот толстяк оказывается легким и изящным. Едва касаясь пола носками ботинок, чуть приметно покачивая торс, Жозеф, кажется, управляет ритмом, а не подчиняется ему. Он танцует без малейшего усилия, и полы его сюртука развеваются, точно крылья. Округлым и бережным жестом он, как хрустальную бесценную вазу, поддерживает Кору. И Кора доверчиво отдает себя его умению. Весь зал сопровождает первые замедленные движения вальса в три па дружным притоптываньем, размеренными хлопками, одобрительными возгласами. Но темп ускоряется. На освещенном лампами лице Жозефа ни тени напряжения. Он не хочет завершить вальс эффектным кружением. Он только удлиняет скользящий шаг и предоставляет Коре наслаждаться виртуозными фигурами, сам почти не двигаясь с места.

Через час компания выходит из кабачка; Жозеф отклоняет выражения восторга, расточаемого самыми поначалу недружелюбными гостями, а богатый клиент до того воодушевляется, что пытается вступить в шуточную перепалку с соседним столиком.

— Счастливчик! — говорит он, игриво ущипнув эльзасца за руку.

Жозеф, улыбаясь, благодарит за эту знаменательную ночь.

Депеша, адресованная в Вандевр, извещает Зимлеров о прибытии Жозефа с последним воскресным поездом. Тэнтэн остался без обычной прогулки с дядей, а Лора — без его послеобеденной воскресной серенады.

Зато изумленная Кора познала страсть Жозефа, и нежность этой страсти удивила ее больше, чем сила.

Жозефу пришлось ждать двадцати девяти лет, прежде чем понять, что даже продажная любовь хочет, чтобы ее завоевывали, как настоящее счастье, и что в эти поцелуи вложено настоящее, некупленное чувство!

Итак, значит, есть радость, которую черпаешь в другом? Значит, радость только тогда радость, когда ее разделяет другой?

Когда на следующий вечер Жозеф вошел в купе второго класса, он чувствовал себя несколько утомленным. Сквозь щели деревянной обшивки вагона проникал злой ноябрьский ветер. Зимлер улегся па узкую скамейку, обитую синим сукном, вздохнул и закрыл глаза.