Жан-Ришар Блок - «…и компания»

Быть может, это «многое» — шум, запах, свет, то особое, неповторимое дыхание, которое исходит от каждой пяди земли; но немало примешивается к нему и от предыдущих поколений, от их неясных, но упорных мечтаний.

Вот что пришлось покинуть Зимлерам. И с тех пор все им стало не мило. Не будучи тонкими психологами, они все еще дивились этому обстоятельству.

Тогда еще не было у нас во Франции разговоров о «корнях» и о людях, «лишенных корней» [25] Имеется в виду роман французского писателя Мориса Барреса (1862 — 1923) «Беспочвенные» («Les Deracines» — дословно «лишенные корней»), герои которого покидают родную Лотарингию п б космополитической атмосфере Парижа превращаются в бесплодных мечтателей и авантюристов. Устоять перед растлевающим влиянием окружающей действительности могут, с точки зрения Барреса, лишь люди, прочно связанные с местными и семейными традициями, с «почвой». . И, пожалуй, оно было и лучше, если вспомнить, что у нас многие весьма справедливые мысли высказываются с таким видом, что превращаются в злокозненную глупость. Итак, блаженное невежество позволило Ипполиту обратиться в простоте душевной к брату, когда они подходили к воротам Сен-Жиль, со следующими словами:

— Мы с тобой, Миртиль, как два подрубленных дерева. И он бросил свирепый взгляд на голые дома, придавленные плоскими крышами.

Но все же Зимлеры уже перестали быть «пруссаками», и с ними время от времени раскланивались, хотя сами они еще не осознавали происшедшего в общественном мнении поворота.

— В этом краю я начал бояться смерти, — прервал молчание Ипполит.

— Смерти?

— Эта мысль никогда бы не пришла мне в голову там, у нас в Эльзасе. Что только будет с Сарой, с детьми, с тобой, Миртиль?

Напрасно было бы искать нежности в этих словах! И не потому, что Зимлеры не обладали ею, но одно дело — чувствовать, другое — уметь выражать свои чувства. Да и не всегда уместно их выражать.

Впрочем, Ипполит только констатировал факт. Миртиль так это и понял и ничего не возразил. Он не стал допытываться, по каким причинам старший брат с некоторым пренебрежением — так ему по крайней мере показалось — отозвался о его, Миртиля, роли в настоящем и будущем. Он только подивился тому обороту, который приняли мысли Ипполита, и спросил:

— Зачем ты заговорил об этом? Никому ведь из нас не грозит смерть.

— Смерть всегда грозит, — отрезал отец Гийома.

Миртиль снизу вверх посмотрел на громоздкую фигуру старшего брата: он представлял себе, как смерть приближается к Ипполиту, ищет и не находит уязвимого места в этом огромном теле. И заметил самым серьезным тоном:

— Сейчас не время!

Ипполит пожал плечами:

— Всегда время! Она не будет ждать твоего приглашения. Когда тебе совсем не нужно, она тут как тут. С тех пор как мы уехали из Бушендорфа, я ожидаю ее каждый вечер. Астма у меня усилилась. Не думаю, что протяну долго. Нельзя сдвигать с места то, что вросло в землю. Смерть обрушилась сначала на вещи, теперь возьмется за людей.

Ипполит понизил голос, он задыхался. Глядя на Зимлеров со стороны, трудно было представить себе, какой странный разговор они ведут. Миртиль внимательно слушал, как он всегда слушал слова старшего брата. Он шагал так же мерно, как и всегда, и так же, как всегда, не гнул шеи.

— Мальчики взялись за дело со всей душой, — заметил он.

— Ну и что — мальчики? Виной всему как раз и есть мальчики. Я должен был послушаться тебя. А я доверился женщинам и тем, кого слушают женщины. Дети действовали так, как лучше было для них. Нельзя одновременно идти направо и налево. Не может быть двух правильных мнений об одном и том же предмете. Есть люди, которые знают, как вести дело, а другие — нет. Мы достаточно долго держали руль. И мы с тобой знали, что надо делать. Наши дела идут неплохо, можешь мне об этом не говорить. Даже очень неплохо. Но я не могу поверить, что это надолго. Там — да… а здесь, понимаешь, здесь… мы слишком поторопились. Надо было ждать, еще долго ждать. А тогда можно было бы и рискнуть. Миртиль, когда я умру, ты не оставишь их ни на один день, обещай мне!

Превозмогая одышку, он говорил своим обычным повелительным тоном. Миртиль внимательно следил за его словами и все же был застигнут врасплох.

— Да что ты, Ипполит… Что ты!

— Обещаешь?

— Когда придет время…

— Обещаешь, Миртиль?

— Раз уж мы заговорили об этом, так что ж ты хочешь, чтобы я делал? Капусту сажал? Не пойдет. Обещаю, — его хриплый, пронзительный голос дрогнул, — ну хорошо, обещаю, но куда я гожусь один… без тебя?

— Только ты знаешь, что мы могли сделать там, на нашей родине.

— Молодых такими доводами не убедишь.

— Речь идет не о них, а о том, чтобы спасти и поддержать все, что еще можно. Сара всегда потакает детям…

— Хорошо, обещаю. Но ведь, надеюсь, ты не собираешься уйти от нас так вдруг?

— Это может случиться каждую минуту. Что нас, эльзасцев, держит здесь? Разве можно не думать о таких вещах все время?

Миртиль лично никогда не думал о таких вещах, как, впрочем, и о многих других обязанностях мира сего. Но раз Ипполит так говорит — возражать нельзя.

Что-то выкатилось из темноты, блестящее и круглое, как охотничий рог. Это был торговец шерстью Булинье. Должно быть, он следил за братьями уже несколько минут. Однако он счел нужным проявить шумный восторг по поводу столь неожиданной встречи.

— Подумать только! Вот это действительно удача. С каких это пор мы имеем честь видеть господ Зимлеров за пределами фабрики?

— Когда время выходить, мы и выходим, — отчеканил Ипполит.

— Тэ-тэ-тэ, вы ничего не делаете зря! Господа Зимле-ры всегда все высчитывают, прикидывают, комбинируют, а уж тогда затевают.

Эльзасцы не обратили внимания на недоброжелательный тон Булинье.

— Верно, болтать без толку языком мы не любим.

От стакана вина торговец шерстью был еще назойливее и разговорчивее, чем обычно.

— Объясните мне, кстати, господа: ведь вы имели там у себя, в Эльзасе, кругленькое состояние, — между своими можете не отрицать. Так почему бы вам не воспользоваться подходящим случаем и не приобрести ценные бумаги или дом, небольшое поместьице здесь или еще где-нибудь и не пожить на покое? К чему работать, если так никогда и не воспользоваться плодами своих трудов? Мы как раз об этом толковали, в дружеском кругу, конечно. Все, по правде говоря, недоумевают, и, между нами, это вредит добрым отношениям. Откуда только такое упорство? К чему вам заводить новое дело, когда старое могло бы обеспечить вам спокойное существование? Я, понятно, говорю это не в осуждение. Солидные заказчики… хе-хе… прочные торговые связи… но, дорогие мои, это же вам во вред. Верьте мне, во вред!

Зимлеры слушали Булинье в полном молчании, стараясь проникнуть в скрытый смысл его слов.