Дени Дидро - Монахиня

Разумеется, я предполагала, что встречу немало возражений-со стороны закона, со стороны монастыря, со стороны моих встревоженных зятьев и сестер: последние владели всем имуществом семьи, и, оказавшись на свободе, я могла бы претендовать на возвращение значительной его части. Я написала сестрам, умоляя их не чинить никаких препятствий моему уходу из монастыря, я взывала к их совести, напоминая о том, что обет был дан мною почти против воли. Я обещала им формально отказаться от каких-либо претензий на наследство, оставшееся после родителей. Я всячески старалась убедить их, что мой шаг не был продиктован ни стремлением к денежной выгоде, ни любовным увлечением. Я не заблуждалась относительно их чувств. Такого рода акт, составленный до расторжения обета, мог оказаться недействительным впоследствии, и у них не было никакой уверенности в том, что я подтвержу его, получив свободу. Да и было ли им удобно принять мое предложение? Как могли они оставить сестру без пристанища и без средств? Как могли воспользоваться ее имуществом? Что сказали бы окружающие? «А что, если сестра обратится к нам с просьбой о куске хлеба, – можно ли будет отказать ей? А вдруг она вздумает выйти замуж, – кто знает, что за человек будет ее муж? А если у нее будут дети?.. Нет, нет, надо всеми силами воспрепятствовать этой опасной попытке…» Вот что они сказали себе и что сделали.

Как только настоятельница получила официальное извещение о возбуждении мною дела, она сейчас же прибежала ко мне в келью.

– Как, вы хотите нас покинуть, сестра Сюзанна? – вскричала она.

– Да, сударыня.

– И собираетесь отречься от обета?

– Да. – Разве вы дали его не по доброй воле?

– Нет, сударыня.

– Кто же принудил вас к этому?

– Все.

– Ваш отец?

– Да, отец.

– Ваша мать?

– Да, и она.

– Почему же вы не заявили об этом перед алтарем?

– Я почти не сознавала, что со мной происходит:

не помню даже, присутствовала ли я при этом.

– Как можно говорить такие вещи!

– Я говорю правду.

– Полноте! Вы не слышали, как священник спрашивал вас: «Сестра Сюзанна Симонен, даете ли вы Богу обет послушания, целомудрия и бедности?»

– Я не помню этих слов.

– Однако же вы ответили ему: «Да».

– Не помню.

– И вы воображаете, что люди поверят вам?

– Поверят или нет, но правда не перестанет от этого быть правдой.

– Дорогое дитя, подумайте сами, к каким злоупотреблениям могли бы повести подобные отговорки, если бы с ними стали считаться! Вы сделали необдуманный шаг, поддавшись чувству мести. Вы затаили в душе злобу из-за наказаний, к которым вынудили меня сами, и решили, что это достаточная причина для расторжения обета. Вы ошиблись: этого не допустят ни Бог, ни люди. Подумайте, ведь нарушение клятвы-это величайшее из преступлений. Вы уже совершили его в своем сердце, а теперь собираетесь довести дело до конца.

– Я не нарушу клятвы, потому что не давала ее.

– Если даже вам и были нанесены некоторые обиды, то разве они не были потом заглажены?

– Не это заставило меня решиться.

– Что же?

– Отсутствие призвания, отсутствие свободной воли при произнесении обета.

– Но если у вас не было призвания, если вас принуждали, почему вы не сказали об этом, когда еще было время?

– Да разве это могло помочь мне?

– Почему вы не обнаружили такой же твердости, какую проявили в монастыре святой Марии?

– Да разве эта твердость зависит от нас? В первый раз я была тверда, во второй-дух мой ослабел.

– Почему вы не обратились к человеку, знающему законы? Почему не выразили протеста? Вы имели право заявить о своем отказе в течение суток.

– Да разве я знала об этих формальностях? А если бы и знала, то разве я в состоянии воспользоваться ими? Да и была ли у меня эта возможность?

Сударыня, ведь вы сами заметили тогда мое умственное расстройство. Скажите-если я призову вас в свидетели, неужели вы поклянетесь, что я была в здравом рассудке?

– Да, я поклянусь в этом.

– Тогда, сударыня, не я, а вы будете клятвопреступницей.

– Дитя мое, вы вызовете ненужный скандал, и только. Заклинаю вас, придите в себя. Это в ваших же собственных интересах, в интересах всей обители. Такого рода дела никогда не обходятся без позорной огласки.

– Не я буду виновна в этом.

– Миряне злы. Они будут делать самые невыгодные предположения относительно вашего ума, сердца, нравственности. Могут подумать, что…

– Пусть думают что хотят.

– Будьте со мной откровенны. Если у вас есть какое-нибудь тайное недовольство, мы найдем способ устранить его причину, в чем бы она ни заключалась.

– Всю свою жизнь я была, есть и буду недовольна тем, что я монахиня.

– Быть может, дух-искуситель, который стережет нас на каждом шагу и старается погубить наши души, воспользовался чрезмерной свободой, предоставленной вам в последнее время, и внушил вам какую-нибудь пагубную склонность?

– Нет, сударыня. Вы знаете, что я нелегко даю клятвы; так вот, я призываю Бога в свидетели, что сердце мое чисто и в нем никогда не было ни одного постыдного чувства.

– Это непостижимо.

– А между тем, сударыня, это так просто. Не все люди одинаковы. Вам нравится жизнь в монастыре, а я ее ненавижу. Бог даровал вам радости, связанные с монашеством, а мне он их не дал. Вы погибли бы в миру, здесь вам обеспечено спасение; а я погибла бы здесь и. надеюсь спастись в миру: я дурная монахиня и останусь такою.

– Но почему же? Ведь никто не исполняет своих обязанностей лучше вас.

– Да, но я делаю это через силу и против воли.

– Тем больше ваша заслуга.

– Никто не знает лучше меня, чего я заслуживаю, и я вынуждена сознаться, что, несмотря на всю мою покорность, у меня нет никаких заслуг. Я устала от собственного лицемерия. Делая то, что другим приносит спасение, я ненавижу себя и гублю свою душу. Словом, сударыня, я считаю истинными монахинями лишь тех, кого удерживает здесь склонность к уединенной жизни и кто остался бы в монастыре даже в том случае, если б вокруг не было ни решеток, ни толстых стен. Я далеко не такова: тело мое здесь, но сердце отсутствует, и если бы мне пришлось выбирать между смертью и вечным затворничеством, я не колеблясь выбрала бы смерть. Таковы мои чувства,

– Как! Неужели вы без угрызений совести сбросите с себя это покрывало, эти одежды, посвящающие вас Иисусу Христу?

– Да, сударыня, так как я надела их необдуманно и против воли.

Я отвечала очень сдержанно, хотя сердце подсказывало мне совсем иные слова; оно кричало: «О, поскорее бы дожить до минуты, когда я смогу разорвать их и отбросить далеко прочь!..»

Тем не менее ответ мой ужаснул настоятельницу. Она побледнела, хотела что-то сказать, но губы ее дрожали, и она не находила слов.