Эльза Триоле - Розы в кредит

Где-то в комоде должна лежать чистая рубашка… Он возвратился в спальню и, как вор, выдвинул ящик. И опять он попал не туда, куда нужно! Это был ящик Мартины, в нем аккуратно разложены надушенные кружевные тонкие вещи, шелковый атласный мешочек для чулок и второй такой же для носовых платков… и среди всех этих изящных вещей фосфоресцирующая богоматерь, Даниель наскоро задвинул ящик, открыл другой, нашел свою рубашку и вернулся в кухню.

Не станет же он плакать! От жалости, от злобы, от волнения. Даниель побрился и сразу почувствовал себя лучше. Куда он запропастился, этот доктор? Вот хлопнула дверь лифта. Даниель поспешил открыть, прежде чем доктор успеет позвонить.

– Ну так, – сказал доктор, – карета будет здесь через полчаса… Теперь объясните мне, что произошло?

Даниель повел доктора в гостиную с плетеными стульями, оставив дверь в спальню открытой, чтобы видно было Мартину, лежавшую в постели. Хотя доктор не намного старше Даниеля, ему никак не больше тридцати, но Даниель со своей круглой головой и волосами, подстриженными бобриком, походил на школьника, вызванного к директору…

– Что произошло? Мы живем вместе уже около десяти лет, а знаем друг друга с детства… И вот, когда я сказал, что хочу развестись с ней и жениться на другой, она точно с ума сошла. Это продолжается со вчерашнего дня. Ночью, после снотворного, она уснула. А потом все началось сначала.

Мартина спала. Доктор достал ручку и стал задавать обычные вопросы… возраст, болезни, дети… Прежде чем перейти к интимным подробностям, он извинился за нескромность. Более детальный разговор отложили. Ее увезут и подвергнут электрошоку… потом видно будет. Не исключен психоанализ…

– И вы действительно верите, что любовь поддается лечению?

Доктор ничего не ответил. Быть может, он счел Даниеля чересчур самонадеянным? Но надо было одеть Мартину, чтобы отвезти в больницу. Они принялись за это вдвоем.

– Простите меня… – сказал доктор, перекрещивая большую шаль на груди у все еще спавшей Мартины, – но с чисто эстетической точки зрения… мне никогда не приходилось встречать женщину более совершенную… Еще раз простите мою нескромность, но… странно, что она не смогла вас удержать…

– Я нашел женщину менее совершенную, – ответил Даниель, – надо думать, что именно это мне и нужно. Нужно во что бы то ни стало.

Раздался звонок – прибыла карета скорой помощи.

Пока Мартина находилась в «доме отдыха», Даниель уехал в Калифорнию. Столько хлопот – адвокат, суд… А ему надо было ехать во что бы то ни стало; когда Мартина выйдет из лечебного заведения, с ней свяжется адвокат и все уладится и без Даниеля. Он испытывал денежные затруднения; расходы, связанные с разводом, плата за лечение Мартины… Даниель не хотел просить денег у отца, а социальное страхование возмещало только незначительную часть расходов на лечение. Не помещать же Мартину в больницу! В результате ему пришлось сесть на грузовое судно, как эмигранту, в этом помог Жан, хотя и сам едва выкручивался. Не то Даниель пошел бы пешком по водам океана, так невыносима ему была разлука с Марион.

Его поведение вызвало всеобщее осуждение. Донель старший и Доминика приняли известие о его намерении развестись с обычной сдержанностью, и только то, что будущая его жена – иностранка, вызвало хмурое удивление. Мартина давно уже перестала для них существовать, она не вошла в семью, не разделила их страсти к розам, но сообщение о ее болезни огорчило их. «Твое решение, как видно, бесповоротно, – сказал Даниелю отец, – однако столь необычная сила чувств Мартины накладывает на тебя известные обязательства…» Доминика молчала, но глаза ее наполнились слезами.

Что же касается мадам Донзер, Сесили и мсье Жоржа, то они все считали Даниеля чудовищем и убийцей… Даже Жинетта и та совалась со своим осуждением! К Даниелю подослали Пьера Женеска, чтобы тот поговорил с ним как мужчина с мужчиной. Надо сказать, что выбор был не из удачных, ибо если, скажем, мсье Жорж действительно страдал за Мартину и с возмущением осуждал Даниеля, то Пьер Женеск, беседуя с Даниелем, скорее проявил мягкость и даже, пожалуй, принимал его сторону.

– Мартина все равно что родная сестра Сесили, и уже по одному этому она мне дорога, – говорил Женеск, сидя с Даниелем в кафе, где они условились встретиться. – Мне известны все ее достоинства, но в ее присутствии, представьте себе, я всегда ощущал какую-то неловкость… Она человек обстоятельный, серьезный, но я необычайно чувствителен ко всему, что может стать в женщине надоедливым для мужчины. Знаете, встречаются всякие психопатки: некоторые слишком уж эмоциональны… другие чрезмерно любят деньги или разного рода идеи… мораль… политику… принципы, убеждения, черт возьми! Я знавал одну такую… учительницу… она мне долго отравляла существование, даже в постели говорила о своих убеждениях! Да, с Сесилью мне необыкновенно повезло… Между нами, мой друг, я вас отлично понимаю. В Мартине всегда было нечто, внушающее тревогу… Не обижайтесь на меня, но, по-моему, она чем-то походит на ведьму, несмотря или даже, может быть, именно благодаря ее красоте… Я всегда относился к ней с опаской… Ни на чем не основанной, кроме естественного в мужчине чувства самосохранения…

Даниель молчал. Слушая Женеска и глядя в его голубые глаза навыкате, он чувствовал себя на стороне Мартины, что ничего не меняло и лишь усугубляло его горе. Так и не сказав ни слова, он проглотил виски и подозвал официанта:

– Извините, мсье Женеск, у меня столько дел перед отъездом…

– Тут ничего не попишешь, – рассказывал Пьер Женеск жене, нетерпеливо его поджидавшей, – стена! Мартине не на что надеяться, и уверяю тебя, мой цыпленочек, это даже к лучшему, что они расстаются… Добром все равно не кончилось бы.

Сесиль расплакалась, она очень сочувствовала Мартине. Ужасно, что не разрешают навестить ее, и кто знает, что они там с ней делают в этом «доме». Не позволяют ей даже сладостей принести, поболтать с ней, как с обычной больной. Может быть, Даниель нарочно засадил ее туда, чтобы она не мешала его похождениям.

– Зачем так говорить, моя милочка, – ты ведь отлично знаешь, что нам сказал доктор Морте – она в буквальном смысле слова сумасшедшая!

– Ну что ты, Пьер, этого он не говорил никогда! Он сказал, что у нее нервное потрясение и все обязательно пройдет…

– Не будем спорить! Нервное потрясение, от которого она сошла с ума, но которое вместе с тем обязательно пройдет, я совершенно с тобой согласен…

Они пошли вместе взглянуть на ребенка. Он, вернее, она, девочка, была такая же перламутровая, как мать, нельзя и представить себе что-либо более нежное и трогательное…