Джон Стейнбек - Квартал Тортилья-флэт

– Штаны сзади совсем протерлись, – сказала она.

Пилон поднял брюки и посмотрел их на свет.

– Разве сквозь них можно что-нибудь разглядеть? Нет! Просто они стали мягкими и удобными. Они как раз в самом лучшем состоянии.

– Нет, – твердо сказала она.

– Вы жестоки к своему мужу, сеньора. Вы лишаете его счастья. И я не удивлюсь, если увижу, что он ухаживает за другими женщинами, не такими бессердечными. Ну, не галлон, так хоть кварту?

В конце концов миссис Торрелли не устояла, и Пилон получил свою кварту. Он тут же выпил все вино.

– Вы сбиваете цену счастья, – сказал он с упреком. – Я должен был бы получить по крайней мере полгаллона.

Миссис Торрелли была тверже гранита. Больше Пилон не получит ни капли. Пилон сидел на кухне миссис Торрелли и угрюмо размышлял: «Бессовестная ростовщица. Она задаром выманила у меня штаны Большого Джо».

Пилон с грустью вспомнил о своем друге, оставшемся там, среди дюн. Что с ним теперь будет? Если он пойдет в город, его арестуют. А что сделала эта гарпия, чтобы заслужить такие штаны? Она попыталась купить у Пилона штаны, принадлежащие его другу, за жалкую кварту никудышного вина. Пилон почувствовал, как в нем закипает гнев против нее.

– Я ухожу, – объявил он миссис Торрелли. Брюки уже висели в чуланчике за кухней.

– Всего хорошего, – ответила через плечо миссис Торрелли и отправилась в маленькую кладовку за припасами для обеда.

По пути на улицу Пилон прошел мимо чуланчика и захватил с собой не только брюки Большого Джо, но и одеяло Дэнни.

Пилон шагал по пляжу, направляясь к тому месту, где он оставил Большого Джо. На песке впереди пылал яркий костер, и Пилон вскоре заметил, что на фоне огня мелькают маленькие силуэты. Уже совсем стемнело, и он шел, ориентируясь на огонь. Приблизившись, он сообразил, что это пикник девочек-скаутов. Дальше Пилон продвигался крадучись.

Сперва он никак не мог найти Большого Джо, но в конце концов разглядел его: тот лежал, по пояс зарывшись в песок, совсем потеряв голос от холода и страха. Пилон твердым шагом приблизился к нему и протянул ему брюки.

– Бери их, Большой Джо, и радуйся, что получил их обратно.

У Джо зуб на зуб не попадал.

– Кто украл мои штаны, Пилон? Я лежу здесь уж не знаю сколько часов – я ведь не мог уйти из-за этих девчонок.

Пилон услужливо заслонил Португальца от девочек, хлопотавших около костра. Большой Джо стряхнул с ног прилипший к ним холодный сырой песок и натянул брюки. Потом они с Пилоном бок о бок побрели по темному пляжу туда, где огни Монтерея, словно нити бус, опоясывали холм. В глубине пляжа, припав к земле, как усталые гончие, лежали дюны, а волны потихоньку разучивали удары и чуть-чуть шипели. Ночь была холодна и надменна, ее теплая жизнь исчезла без следа, и она горько и грозно напоминала человеку, что он одинок в мире и одинок среди себе подобных и что нигде его не ждет утешение.

Пилон был все еще погружен в мрачные мысли, и Джо Португалец не мог не почувствовать, что его друг чем-то глубоко взволнован. Наконец Пилон повернулся к нему.

– Это учит нас, что доверять женщине – величайшая глупость.

– Значит, мои штаны украла какая-то женщина? – в волнении спросил Большой Джо. – Кто это? Я ей покажу!

Но Пилон только грустно покачал головой, как старик Иегова, который, отдыхая в седьмой день творения, узрел, что созданный им мир нуден и плох.

– Она наказана, – сказал Пилон. – Можно даже сказать, что она сама себя наказала, а что может быть лучше? Она приобрела твои штаны, она завладела ими в алчности, а теперь она их лишилась.

Подобные рассуждения были выше понимания Большого Джо – в них крылись тайны, с которыми лучше не связываться. Именно этого и добивался Пилон. Большой Джо смиренно сказал:

– Спасибо, Пилон, что ты вернул мои штаны.

Но Пилон так погрузился в философские размышления, что даже благодарность потеряла всякую цену в его глазах.

– Пустяки, – оказал он. – Во всем этом деле важен только урок, который мы можем из него извлечь.

Они свернули с пляжа к холму и миновали огромную серебристую башню газового завода. Большой Джо Португалец был невыразимо счастлив оттого, что он идет рядом с Пилоном.

«Вот человек, который заботится о своих друзьях, – думал он. – Даже когда они спят, он бодрствует, чтобы с ними не случилось беды».

Он принял твердое решение когда-нибудь сделать Пилону что-нибудь приятное.

Долорес Энграсиа Рамирес жила в собственном домике на дальнем конце Тортилья-Флэт. Она помогала по хозяйству нескольким монтереевским дамам и была одной из подлинных дочерей Золотого Запада. Она не была хорошенькой, эта пайсана с худым лицом, но в ее движениях порой сквозила томность, а в голосе звучала хрипотца, которая нравилась некоторым мужчинам. Иногда в ее глазах, туманя их, загоралась дремотная страсть, которую мужчины, подвластные велениям плоти, находили привлекательной и манящей.

Она отличалась раздражительностью, и когда давала ей волю, никому не показалась бы желанной, но сердце у нее было влюбчивое, и недаром в Тортилья-Флэт ее прозвали «Конфеткой» Рамирес. Когда она находилась во власти нежного чувства, на нее было просто приятно смотреть. Как она облокачивалась о свою калитку! Каким воркующим становился eе голос! Как колыхались ее бедра, то прижимаясь к самому забору, то плавно отступая, то вновь к нему прижимаясь словно ленивые летние волны, накатывающиеся на песок!

Кто еще мог так томно произнести простые слова: – Ay, amigo. Alonde vas? [ 13]

Правда, чаще голос ее бывал визгливым, лицо – жестким и острым, как лезвие топора, фигура – неуклюжей, а намерения – самыми эгоистичными. Вторая, более мягкая сторона ее натуры просыпалась в ней только раза два в неделю, и к тому же обычно по вечерам.

Когда Конфетка услышала, что Дэнни получил наследство, она порадовалась за него. Теперь она мечтала о том, чтобы стать его спутницей жизни, как, впрочем и все обитательницы Тортилья-Флэт. Вечер за вечером она стояла у калитки, ожидая, чтобы он прошел мимо и угодил в ее тенета. Но в течение долгого времени на ее приманку попадались только бедные индейцы и пайсано, у которых не было собственных домов и даже одежда порой оказывалась беглянкой из чьих-то более полных гардеробов.

Конфетку это не устраивало. Дом ее был расположен выше по склону, в той части квартала, куда Дэнни заглядывал редко. Сама же Конфетка не могла отправиться искать его. Она была порядочной женщиной и строго соблюдала правила приличия. Вот если бы Дэнни прошел мимо, и они поболтали бы, как положено старым друзьям, и он зашел бы к ней выпить стаканчик вина, и если бы затем природа оказалась слишком сильной, а она сопротивлялась бы не слишком упорно, вот тогда приличия почти не были бы нарушены. Но она и помыслить не могла о том, чтобы покинуть свою паутину у калитки.