Анри Шарьер - Ва-банк

— Ну, — произнес главный. — Даю вам последний шанс подумать. Здесь морозильники для мяса. Вы понимаете, что это значит? Итак, последний раз спрашиваю, куда вы дели драгоценности и другие вещи?

— Ничего не знаю — ни о каких драгоценностях, ни о каких галстуках, — ответил Леон.

— О'кей, защитник. Ты и пойдешь первым. — Полицейские распахнули дверь. Оттуда пошел ледяной туман и стал растекаться по коридору. Сняв с Леона туфли и носки, они втолкнули его туда.

— Закрывай быстрее, — сказал шеф. — А то мы сами здесь окоченеем.

— А теперь, Чилиец, будешь говорить или нет?

— Мне нечего сказать.

Они открыли другую дверь и втолкнули его туда.

— Ты самый молодой итальянец (у меня был итальянский паспорт). Хорошенько посмотри на эти термометры. На них минус сорок по Цельсию. Это значит, что, если ты не заговоришь, мы засунем тебя туда потного, как после бани, которую ты прошел. И десять против одного, что ты схватишь пневмонию и умрешь в больнице меньше чем за сорок восемь часов. Как видишь, даю тебе последний шанс. Итак, участвовал ты в ограблении ломбарда, войдя через магазин галстуков? Да или нет?

— Я не имею никакого отношения к этим людям. Я знал только одного из них, причем очень давно. А недавно случайно встретил его в ресторане. Спросите официантов и барменов. Я не знаю, имеют ли они какое-нибудь отношение к этому делу, но о себе могу твердо сказать — нет.

— Ну, макаронник, ты тоже сдохнешь. Жаль, ведь ты еще совсем молод. Но тут уж пеняй на себя — ты сам выбрал свою судьбу.

Дверь открылась. Они втолкнули меня в темноту, и я ударился головой о тушу мяса, висевшую на крюке, твердую, как железо. Я ничком упал на пол, покрытый ледяной изморозью. И мгновенно почувствовал ужасный холод, охвативший все тело, пронизывающий его насквозь и доходящий до костей. С невероятным усилием я поднялся на колени, затем, цепляясь за говяжью тушу, встал. Каждое движение причиняло боль, ведь до этого нас еще и избили. Невзирая на это, я стал хлопать руками, растирать шею, щеки, нос, глаза. А руки пытался согреть под мышками.

Все, что на мне было, — это брюки и разорванная рубашка. Они сняли с меня туфли и носки, поэтому ногам было ужасно больно: они примерзали к ледяному полу, и я уже начинал терять чувствительность в конечностях.

И тут я сказал себе: «Это не может продолжаться больше десяти минут, самое большее — четверть часа. После я буду похож на одну из этих туш — кусок замороженного мяса. Нет, нет, это невозможно. Они не могут так поступить с нами! Они ж не заморозят нас живыми?! Держись, Папи! Еще несколько минут, и дверь откроется. Этот холодный коридор покажется тебе теплым, как грелка».

Мои руки больше не двигались; я не мог ни сдвинуть их вместе, ни пошевелить пальцами, ноги примерзли ко льду, и у меня не было больше сил оторвать их. Подступал обморок, и за несколько секунд я увидел лицо своего отца, затем лицо прокурора, плывущее над ним, но оно уже было не таким четким, потому что слилось с лицами полицейских. Три лица в одном. «Странно, — подумал я. — Все они похожи, а смеются, наверное, потому, что выиграли» Потом я отключился.

Что случилось? Где я? Открыв глаза, увидел человека с красивым лицом, склонившегося надо мной. Я не мог еще говорить, потому что рот был замерзшим, но про себя спрашивал, что я здесь делаю, распростертый на столе?

Большие, сильные руки растирали меня каким-то теплым жиром, и постепенно я стал приходить в себя. Шеф-полицейский наблюдал за мной, стоя в двух-трех метрах. Он выглядел раздраженным и обеспокоенным. Несколько раз мне открывали рот, чтобы влить капли спиртного. Но однажды они влили слишком много, я закашлялся и выплюнул все.

— Он спасен! — сказал массажист.

Растирание продолжалось не менее получаса. Я почувствовал, что, если захочу, смогу говорить, но продолжал молчать. И тут обнаружил, что справа от меня на столе лежит другое тело такого же, как у меня, сложения. Кто это? Леон или Чилиец? Значит, на столе нас двое. А где же третий? Другие столы были пустыми.

С помощью массажиста мне удалось сесть, и я увидел другого — это был Педро Чилиец. Они одели нас и накинули теплые халаты, специально предназначенные для людей, работающих внутри морозильников.

Шеф-полицейский снова приступил к допросу.

— Ты можешь говорить, Чилиец?

— Да.

— Где драгоценности?

— Я ничего не знаю.

— А ты что скажешь, мистер Спагетти?

— Меня там не было.

— Ладно, хватит.

Я сполз со стола. С трудом встал и тут же почувствовал жжение в подошвах ног. Несмотря на боль, я обрадовался: это двигалась кровь и достигала самых отдаленных участков тела.

Я думал, что за этот день уже испытал самое страшное. Но был не прав, далеко не прав.

Они поставили Педро и меня рядом, и шеф, к которому вернулась его самоуверенность, приказал:

— Снимите с них халаты.

И как только я оказался обнаженным до пояса, тут же стал снова дрожать от холода.

— Эй вы, а сейчас посмотрите хорошенько вот на это. Из-под стола они вытащили какой-то тюк и поставили его перед нами. Это был замерзший труп, твердый, как доска. С широко раскрытыми глазами, неподвижными, как два куска мрамора. Большой Леон! Они заморозили его живьем!

— Хорошо посмотрите, hombres! — сказал шеф еще раз. — Ваш сообщник не захотел говорить. Теперь ваша очередь, если вы окажетесь такими же упрямыми, как он. Я безжалостен к вам, потому что дело слишком серьезное. Ломбард управляется государством, и в городе бродят грязные слухи, что якобы на это дело грабителей навел кто-то из чиновников. Поэтому или вы заговорите, или через полчаса будете такими же, как ваш соучастник.

Мой разум еще не совсем вернулся ко мне, а вид этого трупа настолько вывел меня из равновесия, что в течение трех долгих секунд я балансировал в неуверенности на краю — чуть было не заговорил. Единственное, что помешало мне, так это неосведомленность о других тайниках. И они бы никогда не поверили этому, а я бы оказался в еще большей опасности.

К своему глубокому изумлению, я услышал очень уверенный, спокойный голос, голос Педро.

— Давайте попробуйте. Вы не испугаете нас такой чепухой. Да, конечно, это был несчастный случай — вы не хотели его заморозить, это была ошибка правосудия, вот и все. Но вы не посмеете повторить такую же ошибку с нами. Историю с одним трупом еще можно как-то замять, но три иностранца, превращенных в куски льда, — это уже слишком. Не могу себе представить, как вы будете давать объяснение двум различным посольствам. От одного еще, может, отбрешетесь, но от двух сразу — вряд ли.

Я не мог не восхититься стальными нервами Педро. Полицейский мрачно посмотрел на Чилийца, ничего не говоря. Затем, после небольшой паузы, сказал: