Анри Шарьер - Ва-банк

Бог создал солнце, море, бескрайние прерии и сельву, но разве создал Он их только для вас?

Неужели вы считаете себя той кастой, высшее назначение которой — организовать порядок в мире? Когда я смотрю на вас, слушаю вас, мне приходит в голову, что мир, управляемый такими мелкими душонками, как ваши, обречен на войны и революции. И если вы говорите, что стремитесь к миру и покою, то делаете это лишь для собственной выгоды».

У каждого из них имелся список людей, которые должны были быть уничтожены, изгнаны из общества или посажены в тюрьмы. Хотя это и настораживало меня, я не мог не смеяться, слушая разглагольствования этих людей в кафе или фойе какого-нибудь третьеразрядного отеля, критикующих всё и всех и приходящих в результате лишь собственных рассуждений (иное мнение они просто игнорировали) к заключению, что именно они — спасители человечества.

И я боялся их, да, не на шутку боялся, у меня возникало настоящее чувство опасности, потому что эти пришельцы несли с собой вирус агрессивных идеологических догм.

В 1947 году мне довелось познакомиться с бывшим жуликом по имени Пьер Рене Делоффр. У него был только один предмет обожания — генерал Ангарита Медина, бывший президент Венесуэлы, свергнутый в результате последнего военного путча в 1945 году. У Делоффра были энергичный характер, открытое сердце, за все, что бы он ни делал, он брался с энтузиазмом. Со всей страстью он убеждал меня, что люди, которые выиграли в результате путча, не стоили даже шнурков от ботинок Медины. По правде говоря, он не убедил меня, но я был тогда во взвинченном состоянии и не собирался ему противоречить.

Он подыскал мне работу через банкира, по-настоящему славного парня, которого звали Армандо. Он был родом из влиятельной венесуэльской семьи, благороден, великодушен, интеллигентен, хорошо образован, остроумен и необыкновенно храбр. У него имелся только один недостаток — он был обременен глупым братом по имени Клементе. Некоторые из последних выходок этого брата ясно дали мне понять, что он нисколько не повзрослел за последние двадцать пять лет. Без лишних церемоний Делоффр сразу представил меня банкиру:

— Мой друг Папийон, который бежал из французской ссылки. Я вам рассказывал о нем.

Армандо тут же меня принял и с прямотой, свойственной истинному аристократу, спросил меня, нуждаюсь ли я в деньгах.

— Нет, сеньор Армандо, но мне позарез нужна работа.

Я немного схитрил, потому что хотел выяснить сначала, как обстоят его финансовые дела. Впрочем, в этот момент у меня действительно еще водились деньги.

— Зайдите ко мне завтра, в девять.

На следующий день он повел меня в гараж под названием «Франко-венесуэльский» и там познакомил со своими друзьями, тремя молодыми людьми, полными жизни, готовыми со всей энергией взяться по первому знаку за любое дело. Двое из них были женаты. Один на Симоне, блистательной парижанке двадцати пяти лет; другой — на Диди, двадцатилетней голубоглазой англичанке, хрупкой, как фиалка, матери маленького мальчика Крики.

Они были симпатичными людьми — открытыми, искренними, эмоциональными. Меня встретили с распростертыми объятиями, как будто знали давно. И тотчас же устроили мне в гараже постель в углу, более или менее прикрытом занавеской и расположенном недалеко от душа. Это была моя первая настоящая семья за семнадцать лет. Молодые люди любили, уважали меня и заботились обо мне. И это окрыляло. Хотя я и был на несколько лет старше их, но испытывал такой же, как они, интерес к жизни и получал столько же радости, живя вне каких-либо правил и ограничений.

Я не задавал вопросов, на которые, по сути, и не имел права, но вскоре увидел, что ни один из них не является настоящим механиком. У них было слабое, весьма дилетантское понятие о том, что такое мотор, а в американских машинах они и вовсе не разбирались. Ко всему прочему эти ребята были в то же время основными или, вернее, почти единственными постоянными клиентами гаража. Один был токарем, и это объясняло присутствие в гараже токарного станка — по их словам, для обточки поршня. Очень скоро я узнал подлинное его назначение — производство бутылок с зажигательной смесью, детонатором и бикфордовым шнуром.

Для вновь прибывших французов «Франко-венесуэльский гараж» ремонтировал машины от случая к случаю. А для венесуэльского банкира он готовил бомбы. Но мне было совершенно наплевать на все это.

— Черт! Не понимаю, — сказал как-то я. — Кто за кого и кто против кого? Расскажите мне об этом.

Был вечер, мы сидели при свете лампы, и я расспрашивал трех французов — их жены и дети ушли спать.

— Это не наше дело. Мы делаем только посуду для Армандо. И у нас все прекрасно, приятель.

— Может быть, и прекрасно для вас, но мне нужно все же знать здешний расклад.

— Зачем? Ты ведь зарабатываешь себе на красивую жизнь и развлекаешься, как хочешь, не правда ли?

— Конечно. Пока веселюсь. Но я не как вы. Власти этой страны предоставили мне убежище: они доверяют мне, дают возможность свободно дышать, и я не хочу выглядеть здесь свиньей.

Их, знающих мое положение, поразили эти слова. Они знали также, что за мысли бродят в моей голове, знали о моих планах — с моих же слов. Об одном я только не упомянул — о деле в ломбарде. И вот что они ответили:

— Если это даже удастся, ты сможешь сделать деньги, которые тебе нужны, чтобы выполнить то, что ты задумал. Конечно, и мы не намерены проводить остаток жизни в этом гараже. Безусловно, у нас есть свой интерес, но это ничто в сравнении с теми деньгами, о которых мы мечтали, когда приехали в Южную Америку.

— А как ваши жены и дети?

— Жены все знают. За месяц до того, как поднимется воздушный шар, они покинут Боготу.

— Значит, во все посвящены. Так я и думал: они не удивляются ничему, что здесь происходит.

В этот же вечер я повидал Делоффра и Армандо и долго разговаривал с ними. Армандо сказал:

— В нашей стране всем заправляют Бетанкур и Гальегос под дымовой завесой дутой демократии. Власть им добыли простые солдаты, которые в действительности не знали, почему они сбросили Медину, — он тоже был военным, но либеральнее и человечнее штатских. Я вижу, как преследуются бывшие чиновники, работавшие при режиме Медины, и думаю, что это несправедливо. Пытаюсь понять, как это получается, что люди, осуществившие революции под лозунгами о «социальной справедливости и уважения ко всем без исключения», становятся еще хлеще своих предшественников, как только приходят к власти. Вот почему я хочу помочь Медине вернуться.

— Прекрасно, Армандо. Я вижу, что, помимо всего, ты хочешь заставить партию, стоящую у власти, прекратить преследования. А что касается вас, Делоффр, у вас один Бог, и это Медина, ваш защитник и друг. Но теперь послушайте меня: люди, выпустившие меня, Папийона, из Эль-Дорадо, ныне находятся у власти. Сразу же после революции, как только прибыл новый шеф полиции, он прекратил в этом селении дикое царство террора. Я думаю, он еще там — дон Хулио Рамос, адвокат и незаурядный писатель, тот парень, который выпустил меня. И вы хотите, чтобы я участвовал в путче против этих людей? Нет, я лучше уйду. Вы знаете, что на меня можно положиться — я буду молчать. Но это все, что я могу для вас сделать.