Анри Шарьер - Ва-банк

Слово «друзья» прозвучало забавно.

— Ты самая хорошенькая, — пробормотал Шарло.

— Да, но я черная.

— Поэтому ты и есть самая хорошенькая, куколка. Ты ведь у нас породистая.

Большие глаза Кончиты загорелись счастьем, видно было, что она боготворит Шарло.

Тихо лежа в просторной чистой постели, я слушал новости Би-би-си по радио Шарло, но заботы того мира меня пока не волновали, они мне просто не были нужны. Я повернул ручку настройки, теперь звучала карибская музыка — это лучше. Каракас в песнях. Нет, опять не то: голоса больших городов тревожили меня, я не хотел откликаться на эту тревогу, во всяком случае, не сегодня, не сейчас. Я выключил радио и принялся размышлять. Почему мы ничего не говорили о Париже? Специально? Намеренно ли мы не упомянули людей нашего мирка, которым повезло больше, чем нам, и их не схватили? Нет. Неужели для таких крепких ребят, как мы, то, что было до суда, не имело значения?

Я заворочался в своей гигантской постели. Жарко. Пришлось выйти в сад подышать. Сидя на камне, я обозревал долину и золотую шахту. Видны были все строения и грузовики, снующие туда-сюда даже ночью. Золото! Его поднимали из глубин этой шахты. Если у вас много его — в слитках, в купюрах ли, — вам доступно все в этом мире. Шарло потерял свободу потому, что надеялся: фортуна будет на его стороне в этой игре, но проиграл, и в разговоре он вообще не упомянул презренный металл. Он даже не сказал, много ли в недрах рудника золота или нет. В эти дни все его счастье составляли его черная девочка, его дом, животные, садик, столовая. Он даже не вспоминал про деньги, стал философом. Это было загадочное превращение.

Я вспомнил, как они поймали его: парень по имени Маленький Луи попался полиции и нашептал его имя. Я же — Боже, как это странно! — ни словом не обмолвился о своих друзьях ни в полиции, ни на следствии.

Его черная девочка действительно хороша — ничего не скажешь! Но я не понимал, почему Шарло остался в этой дыре и не подался в город. Наверное, мне просто не дано понять всего шарма этой жизни. А может, он просто боится ответственности и соблазнов, которые налагает на человека жизнь в большом городе? Было над чем подумать.

Шарло было сорок пять, совсем еще не старый человек. Красивый, стройный корсиканский крестьянин, вскормленный на здоровой пище с младых ногтей. Загорелый, в своей немыслимой шляпе, он выглядел весьма колоритно и являл собой отличный типаж пионера девственных земель, И он действительно принадлежал этой земле.

Семь лет он здесь, этот сокрушитель сейфов Монмартра. Два года понадобилось ему, чтобы создать свой мирок в Венесуэле.

Нет, эти венесуэльцы с их гостеприимством — опасные люди! Согретый человеческим вниманием, ты оказываешься пленником, попадаешь под его гипноз, если даешь себя поймать. Но я свободен! Свободен! И буду свободным всегда. Следи за этим, Папи, не забывайся! Не оседай с девочками. Да, тебе нужна любовь, тем более что ты был лишен ее так долго. Но, к счастью, подобный опыт я уже имел, и он меня кое-чему научил: у меня была девушка в Джорджтауне два года назад, моя индуска Индара. Она была влюблена, и я был счастлив, но не осел там, хотя катался как сыр в масле. Спокойная жизнь, даже если ее украшает настоящее счастье, не по мне — это я усвоил четко.

Приключение! Только в нем чувствуешь себя человеком. Вот почему я покинул Джорджтаун и «присел» в Эль-Дорадо. О'кей, девушки здесь хорошенькие, и без любви мне не прожить. Но мой девиз — поменьше сложностей. Могу сам себе дать обещание — останусь тут на год, раз уж так получилось. Потом покину эту страну. Я авантюрист, но авантюрист со странностями — должен зарабатывать деньги честно, без того, чтобы кого-то задевать. Париж — моя цель, и он еще примет Папийона, и тогда я смогу предъявить счет людям, заставившим меня так долго страдать. Меня словно било током, но мне помогли мои глаза, они остановились на луне, утопающей в девственном лесу, океане застывших зеленых волн, которые никого никогда не перевернут и не ввергнут в бездну. Я вернулся в комнату и растянулся на своем ложе. Париж! Париж! Ты далековато, но не настолько, чтобы до тебя не добраться и не ступить на асфальт твоих мостовых…

Спустя неделю, благодаря письму, в котором Просперо-бакалейщик с Корсики замолвил за меня слово, меня взяли на работу на шахту Мокупиа, где мне было поручено следить за работой насосов, выкачивавших воду из шахт. Золотая шахта была устроена так же, как угольная копь — те же ствол и подземные галереи. Золотоносных жил и самородков здесь не было и в помине, золото добывали из очень твердой породы: взрывали ее динамитом, а затем крошили отбойными молотками. Куски поднимали на поверхность, здесь их перемалывали в тончайший песок, его смешивали с водой, получалась, как здесь выражались, «грязь», ее накачивали в цистерны с цианидом. Золото растворялось в жидкости и опадало на дно. От жары цианид испарялся, высвобождая частички золота, они затвердевали и оседали на фильтрах. Затем золото сплавлялось в слитки, взвешивалось и помещалось в охраняемые помещения. Но кто охранял это золото? Я так этого и не понял. Может быть, Симон, тот самый здоровяк Симон, что бежал с каторги вместе с Большим Шарло?

После работы я отправился поглазеть в хранилище и там уставился на огромный ряд золотых брусков, выкладываемых Симоном, бывшим заключенным. Боже, здесь даже не было сейфа, просто комната со стенами не толще обычных и деревянная дверь!

— О'кей, Симон?

— О'кей. А ты, Папи? Хорошо у Шарло?

— Да, отлично.

— Не знал, что ты в Эль-Дорадо. А то бы тебя оттуда вытянул.

— А тебе здесь как?

— У меня дом, конечно, не такой, как у Шарло, но добротный, сам строил. И женщину я отхватил — конфетку. Две маленькие девчонки. Приходи, мой дом — твой дом. Шарло мне рассказал, что твой друг болен, а у меня жена — мастерица ставить уколы.

Мы поговорили. Он тоже был всем доволен. Тоже ничего не говорил о Франции, Монмартре, хотя жил там, как и Шарло. Прошлое для него не существовало, только настоящее — жена, дети, дом. Он доверительно сообщил мне, что получает 20 боливаров в день. Куры обеспечивали их яйцами для омлетов, иначе надолго не хватило бы им их денег! С таким-то выводком!

Я задумчиво смотрел на эту массу золота, так заботливо собранную за деревянной дверью под хилой крышей. За дверью, которую такой умелец, как я, откроет одним пальцем. Эта куча золота по три пятьдесят за грамм, или тридцать пять долларов унция, потянет на три миллиона пятьсот тысяч боливаров, или один миллион долларов! Детская игра!

— Не слабо — столько слитков, а, Папийон?

— Еще не слабее было бы их отсюда смылить.

— Может быть, но не про нашу честь. Это святое дело, ведь мне доверили их охранять.