Эрих Ремарк - Искра жизни

— Может, он еще чего-нибудь съест, — сказал Лебенталь. — Мясо вареное.

Туман сгущался. Бухер стоял у двойного проволочного забора, отделявшего его от женского барака.

— Рут! — прошептал он. — Рут!

Тень приблизилась. Он устремил на нее свой взгляд, но кто это, понять не мог.

— Рут! — прошептал он снова. — Это ты?

— Да.

— Ты меня видишь?

— Да.

— У меня найдется для тебя кое-что поесть. Видишь мою руку?

— Да, да.

— Это мясо. Я тебе его перекину. Сейчас.

Он взял маленький кусок мяса и бросил его через оба забора из колючей проволоки. Это была половина полученной им порции. Он услышал, как кусок упал на другой стороне. Тень нагнулась и стала шарить руками по земле.

— Слева! Слева от тебя! — прошептал Бухер. — Он должен быть примерно в метре слева от тебя. Нашла?

— Нет.

— Слева. В метре от тебя. Вареное мясо. Ищи, Рут! Тень замерла.

— Ну, нашла?

— Да.

— Съешь прямо сейчас. Ну как, вкусно?

— Да. У тебя есть еще?

Бухер насторожился.

— Нет. Я уже получил свою долю.

— Да, у тебя есть еще! Бросай сюда!

Бухер так близко подошел к проволоке, что шипы впились ему в кожу. Внутренняя часть ограды не была под током.

— Ты не Рут! Скажи, ты действительно Рут?

— Да, я — Рут. Ну давай еще! Бросай!

Вдруг до него дошло, что это не Рут. Та не позволила бы себе говорить такое. Туман, возбуждение, тень и шепот ввели его в заблуждение.

— Ты не Рут! Тогда скажи, как меня зовут!

— Тсс! Тише! Бросай!

— Как меня зовут? Как меня зовут?

Тень безмолвствовала.

— Это мясо для Рут! Для Рут! — прошептал Бухер. — Передай его ей! Понимаешь, а? Передай его ей!

— Да, да. У тебя есть еще?

— Нет! Отдай его ей! Это для нее! Не для тебя! Для нее!

— Да, конечно.

— Отдай его ей! Или я… я…

Он замер. А что он, собственно, мог сделать? Он знал, что тень уже давно проглотила кусок мяса. В отчаянии он опустился на землю, словно на него обрушился невидимый кулак.

— Ах ты, каналья проклятая… чтоб ты подавилась… подавилась этим…

Это уже было чересчур. По прошествии стольких месяцев получить кусок мяса и так глупо с ним расстаться! Он рыдал, но без слез.

Стоявшая напротив тень прошептала:

— Дай мне, я тоже тебе кое-что покажу… здесь… Ему казалось, что она уже задирает свою юбку. Ее движения растворялись в белой пелене тумана, словно какая-то причудливая нечеловеческая фигура выполняла козлиные прыжки.

— Ах ты стерва! — прошептал Бухер. — Стерва ты, подавись этим! А я-то идиот, идиот…

Ему надо было точно разобраться, прежде чем бросать, или подождать, пока все проявится; тогда, наверное, уж лучше было бы самому съесть это мясо. Он хотел быстро передать мясо Рут. Опустившийся туман показался ему весьма кстати. И вот — он застонал и стал бить кулаками по земле.

— Идиот, что я наделал!

Кусок мяса был куском жизни. Бухера чуть не стошнило от такой безысходности.

Его разбудила прохлада ночи. Спотыкаясь, он побрел назад. Перед бараком, о кого-то споткнувшись, упал. Потом увидел Пятьсот девятого.

— Кто это здесь? Вестгоф? — спросил он.

— Да.

— Умер?

— Да.

Бухер наклонился к самому лицу лежавшего на земле Вестгофа. Оно было влажным от тумана и усеяно темными пятнами от пинков Хандке. Он смотрел на лицо и размышлял об утраченном куске мяса, причем ему казалось, что и то и другое взаимосвязано.

— Черт возьми, — проговорил он. — Почему же мы ему не помогли?

Пятьсот девятый поднял глаза.

— Что ты там за чушь несешь? Разве это было в наших силах?

— Да. Может быть. Почему бы нет? Смогли же мы другое.

Пятьсот девятый молчал. Бухер опустился рядом с ним на землю.

— Мы же не сдались Веберу, — сказал он. Пятьсот девятый молча смотрел в туман. «Ну вот опять, — подумал он. — Ложное геройство. Старая беда. Этот малый впервые за несколько лет ощутил в себе чуточку отчаянного бунта с положительным исходом, и вот уже пару дней спустя рвется фантазия с романтическим искажением и забвением риска».

— Ты думаешь, если нам самим удалось устоять перед комендантом лагеря, все сложилось бы как надо и с пьяным старостой блока, а?

— Да. Почему бы нет?

— И что бы нам пришлось делать?

— Не знаю. Что-нибудь. Но только не позволить затоптать Вестгофа насмерть.

— Мы могли бы вшестером или ввосьмером напасть на Хандке. Ты это имеешь в виду?

— Нет. Ничего бы не вышло. Он сильнее нас.

— Тогда что нам надо было предпринять? Поговорить с ним? Сказать ему, что надо быть благоразумнее?

Бухер молчал. Он понимал, что и это бы не помогло. Пятьсот девятый какое-то мгновение понаблюдал за ним.

— Послушай, — проговорил он затем, — у Вебера нам нечего было терять. Мы отказались, нам фантастически повезло. А если бы сегодня мы что-нибудь предприняли против Хандке, то он забил бы насмерть еще одного-двух да еще доложил бы начальству о бунте в бараке. Бергера и еще кое-кого наверняка бы повесили. Вестгофа в любом случае. Тебя, наверно, тоже. Потом на несколько дней лишение пищи. В общем, на тот свет отправилось бы на десяток больше. Не так ли?

Бухер отмалчивался.

— Может быть, — проговорил он наконец.

— У тебя есть какие-нибудь другие идеи? Бухер задумался.

— Нет.

— У меня тоже нет. Лагерь вызывал в Вестгофе припадок бешенства. Так же, как и Хандке. Если бы он сказал то, что хотел Хандке, то отделался бы несколькими ударами. Вестгоф хороший человек. Нам бы он очень пригодился. Но он был дурак.

Пятьсот девятый повернулся к Бухеру. Его голос был полон горечи.

— Думаешь, ты единственный, кто здесь думает о нем?

— Нет.

— Если бы мы оба сорвались у Вебера, может, он держал бы язык за зубами и еще пожил бы. Может, именно это заставило его сегодня забыть об осторожности. Ты когда-нибудь об этом задумывался?

— Нет. — Бухер уставился на Пятьсот девятого. — Ты веришь в это?

— Может быть. Мне пришлось быть свидетелем еще больших глупостей. Причем у более разумных людей, когда они верили в необходимость проявлять мужество. Чертовская ерунда, почерпнутая из книг! Ты знаешь Вагнера из двадцать первого барака?

— Да.

— Он — развалина. Но он был настоящим человеком, обладавшим мужеством. Даже в избытке. И это возымело обратное действие. Два года он приводил эсэсовцев в восторг. Вебер в него чуть было не влюбился. И тут он сломался. Навсегда. А чего ради? Он бы нам очень даже пригодился. Но он не мог управлять своим мужеством, и таких было много. А осталось мало. И еще меньше тех, кто не сломался. Поэтому сегодня вечером я старался тебя удержать, когда Хандке стал топтать Вестгофа. Поэтому когда он спросил, кто мы такие, я ему ответил. Теперь до тебя дошло?

— Ты считаешь, что Вестгоф…

— Это не имеет значения. Он умер…

Бухер молчал. Теперь он видел Пятьсот девятого лучше. Туман немного рассеялся, и пробился лунный свет. Пятьсот девятый выпрямился. От кровоподтеков его лицо было и черным, и голубым, и зеленым. Вдруг Бухер вспомнил старые истории о нем и Вебере. Видимо, Пятьсот девятый сам когда-то был одним из тех, о которых сейчас говорил.