Чарльз Диккенс - Том 11. Жизнь и приключения Мартина Чезлвита

Мисс Чарити, которая знала, что он втайне радуется предполагаемой перемене, скрыла свою собственную радость и сразу же начала торговаться из-за условий. Сначала ее родитель был до такой степени далек от щедрости, что едва не возникло еще одно разногласие, возможно грозившее новой встряской; однако оба они все-таки столковались, хоть и не сразу, и гроза пронеслась мимо. И в самом деле, план мисс Чарити был так удобен для них обоих, что странно было не прийти к полюбовному соглашению. Отец и дочь довольно скоро уговорились испробовать этот план на практике, не откладывая в долгий ящик. Уговорились также, что Чарити по слабости здоровья нуждается в перемене обстановки и желает быть поближе к сестре,— эти доводы должны были послужить оправданием ее отъезда в глазах Мэри и мистера Чезлвита, которым она последнее время упорно жаловалась на нездоровье. Условившись на этот счет, мистер Пексниф преподал дочери свое благословение со всем достоинством человеколюбца, который только что принес большую жертву и утешается мыслью, что добродетель заключает награду в самой себе. Таким образом, они примирились впервые после того злосчастного вечера. когда мистер Джонас отверг старшую сестру, признавшись, что питает страсть к младшей, а мистер Пексниф содействовал ему из высоконравственных побуждений.

Но, во имя всех семи чудес света, как же это случилось, каковы бы они ни были и в чем бы ни заключались, и во имя этого нового прибавления к их семейству,— как же случилось, что мистер Пексниф и его старшая дочь решились расстаться? Как же случилось, что их взаимные отношения изменились до такой степени? Зачем понадобилось мисс Пексниф объяснять с таким криком, что она не слепая и не дура и что она этого не потерпит? Быть того не может, чтобы мистер Пексниф задумал жениться снова и чтобы дочь разгадала его тайные намерения со всей проницательностью старой девы.

Давайте посмотрим, в чем дело.

Мистер Пексниф, как человек незапятнанной репутации, с которого дыхание клеветы сходило бесследно, как обыкновенное дыхание сходит с зеркала, мог позволить себе то, чего простые смертные себе позволить не могут. Он знал чистоту собственных побуждений, и поэтому, если у него являлось какое-нибудь намерение, он добивался своей цели настойчиво, как это может делать только самый добродетельный (или самый безнравственный.) человек. Имелись ли у него какие-нибудь основательные и солидные побуждения взять вторую жену? Да, имелись, и не одно или два, а целый ворох всяких побуждений.

Со старым Мартином Чезлвитом постепенно произошла значительная перемена. Еще в тот вечер, когда он так не вовремя явился в дом мистера Пекснифа, он держал себя сравнительно покорно и уступчиво. Мистер Пексниф приписал тогда эту перемену влиянию, которое оказала на старика смерть брата. Но с того самого часа его характер, казалось, продолжал постепенно и непрерывно меняться, и с некоторых пор в нем стало заметно какое-то вялое равнодушие почти ко всем, кроме мистера Пекснифа. С виду старик был тот же, что и всегда, но духовно он изменился до неузнаваемости. Не то чтобы та или другая страсть в нем вспыхнула ярче или потускнела, но весь человек словно поблек. Исчезала одна какая-нибудь черта, но другая не являлась занять ее место. И чувства его тоже притупились. Он стал хуже видеть, по временам страдал глухотой, почти не замечал того, что происходит вокруг, а иногда погружался на целые дни в глубокое молчание. Перемена в нем происходила так незаметно, что совершилась прежде, чем на нее успели обратить внимание. Однако мистер Пексниф подметил ее первым, и так как образ Энтони Чезлвита был еще свеж в его памяти, то и в брате его Мартине он видел то же старческое одряхление.

Джентльмену с чувствительностью мистера Пекснифа такое зрелище представлялось весьма печальным. Он не мог не предвидеть возможности, что его уважаемый родственник станет жертвой интриганов, а все его богатства попадут в недостойные руки. Ему это было до такой степени прискорбно, что он решил закрепить будущее наследство за собой, держать недостойных претендентов на почтительном расстоянии и не подпускать к старику никого, оставив его, так сказать, для собственного употребления. Понемножку он стал нащупывать, есть ли какая-нибудь возможность сделать мистера Чезлвита своим послушным орудием, и, обнаружив, что такая возможность имеется и что его ловкие руки действительно могут лепить из старика все что угодно, он — добрая душа! — поставил себе целью упрочить свою власть над ним; а так как каждая небольшая проверка по этой части сопровождалась успехом превыше ожиданий, то мистеру Пекснифу начинало уже казаться, что денежки старика Мартина позвякивают в его собственных добродетельных карманах.

Но всякий раз, как мистер Пексниф размышлял об этом предмете (а размышлял он, по своему усердию, довольно часто) и вспоминал, умиляясь сердцем, о том стечении обстоятельств, которое выдало старика ему в руки и привело к посрамлению порока и торжеству добродетели, он всегда чувствовал, что Мэри Грейм стоит ему поперек дороги. Что бы ни говорил старик, мистер Пексниф отлично видел, как сильно он к ней привязан. Он видел, что это чувство проявляется в тысяче пустяков, что старик не любит отпускать от себя Мэри и беспокоится, если она уходит надолго. Чтобы он действительно дал клятву не оставлять ей ничего по завещанию, в этом мистер Пексниф сильно сомневался. Даже если он и дал такую клятву, мистеру Пекснифу было известно, что много существует путей обойти это обстоятельство и успокоить свою совесть. Что непристроенность Мэри лежала тяжким бременем на душе старого Чезлвита, он тоже знал, ибо тот, не скрываясь, говорил ему об этом. «А что, если б я на ней женился,— загадывал мистер Пексниф,— если бы,— повторял он, ероша волосы и поглядывая на свой бюст работы Спокера,— если бы, уверившись наперед, что он это одобряет,— ведь бедняга совсем выжил из ума,— я бы взял да и женился на ней!»

Мистер Пексниф весьма живо чувствовал красоту, особенно в женщинах. Его манера обращаться с прекрасным полом была замечательна своей вкрадчивостью. В другой главе этого романа рассказано, как он по малейшему поводу норовил обнять миссис Тоджерс; такая уж была у него привычка, она, конечно, составляла одну из сторон его мягкого и деликатного характера. Еще до того, как мысль о супружестве зародилась в его уме, он стал оказывать Мэри маленькие знаки платонического внимания. Их принимали с негодованием, но это его не смущало. Правда, едва только эта мысль укрепилась в нем, знаки внимания стали слишком пылкими, чтобы ускользнуть от зорких глаз Чарити, которая сразу разгадала замысел своего папаши, однако он и раньше не оставался равнодушен к очарованию Мэри. Так Выгода и Склонность, впрягшись парой в колесницу мистера Пекснифа, влекли его к намеченной цели.