Чарльз Диккенс - Том 11. Жизнь и приключения Мартина Чезлвита

Лакей, будучи молодым человеком живого характера, как раз засмотрелся на пролетавшего голубя и настолько увлекся, что не отрывал взгляда до тех пор, пока голубь не скрылся из виду. После чего он пригласил Тома войти и проводил его в гостиную.

— Фамилия? — спросил молодой человек, с томным видом останавливаясь в дверях.

Это он придумал удачно; ибо такой вопрос, не доставляя посетителю, если б он оказался вспыльчивого характера, достаточного повода закатить молодому человеку оплеуху, давал вместе с тем понять, какое мнение составил молодой человек о госте, и освобождал его от гнетущей необходимости только про себя считать гостя ничтожеством и темной личностью.

— Передайте, пожалуйста, что это ее брат,— сказал Том.

— Мать? — томно проблеял лакей.

— Брат,— повторил Том, слегка повысив голос.— И если вы скажете сначала, что это один джентльмен, а потом, что это ее брат, я буду очень вам обязан, потому что она меня не ждет и не знает, что я в Лондоне, а мне не хотелось бы пугать ее.

Молодой человек давным-давно потерял всякий интерес к словам Тома, однако он сделал ему любезность и дал договорить, после чего удалился, закрыв за собой дверь.

«Боже мой! — подумал Том.— Можно ли вести себя так неуважительно и невежливо. Надеюсь, что это новые слуги и что с Руфью обращаются совсем по-другому».

Его размышления были прерваны голосами, доносившимися из соседней комнаты. Там, по-видимому, о чем-то громко пререкались или негодующе упрекали провинившегося, и спор, становясь все громче и громче, разразился, наконец, целой бурей. Во время этой бури, как показалось Тому, лакей и доложил о нем, потому что сразу воцарилась неестественная тишина, а потом и мертвое молчание. Том стоял у окна, гадая, какая семейная ссора могла породить такой шум, и надеясь, что Руфь не имеет никакого отношения к ней, как вдруг дверь отворилась и сестра бросилась ему на шею.

— Господи помилуй! — сказал Том, глядя на нее с гордостью, после того как они нежно обняли друг друга.— Как ты изменилась, Руфь! Право, я вряд ли узнал бы тебя, милая, если бы увидел еще где-нибудь! Ты очень похорошела,— сказал Том с невыразимой радостью,— стала такая женственная, такая, право, знаешь ли,— красивая!

— Если тебе это кажется, Том…

— Нет, это не только мне кажется,— сказал Том, ласково гладя ее волосы.— Это не только мое мнение, а в самом деле так. Но что с тобой? — спросил Том, вглядываясь в нее пристальнее.— Ты вся раскраснелась! Да ты плакала!

— Нет, я не плакала, Том.

— Пустяки,— твердо сказал ее брат,— это неправда. Меня не проведешь! Не спорь со мной. В чем дело, милая? Я ведь теперь не у мистера Пекснифа. Я собираюсь устроиться в Лондоне, и если тебе здесь нехорошо (а я очень боюсь, что нехорошо, и начинаю думать, что ты меня обманывала, хотя и с самыми лучшими намерениями), ты здесь не должна оставаться.

Ого! Том вышел из себя — подумать только! Быть может, тут повлияла кабанья голова, и уж наверняка повлиял лакей. А также и встреча с милой сестрой — она значила очень много. Том Пинч мог стерпеть что угодно сам, но он гордился своей сестрой,— а гордость щепетильна. У него явилась мысль: «Быть может, Пекснифов много на свете?» — и, весь разгоревшись от негодования, он сразу почувствовал колотье во всем теле.

— Мы поговорим еще, Том,— сказала Руфь, целуя брата в щеку, чтобы его успокоить.— Боюсь, что мне нельзя здесь оставаться.

— Нельзя? — сказал Том.— Ну что ж, тогда и не надо, дорогая. Слава богу! Ты не из милости здесь живешь. Честное слово!

Восклицания Тома были прерваны лакеем, который явился с поручением от своего барина и сообщил, что тот желает поговорить с Томом до его ухода, а также и с мисс Пинч.

— Проводите меня,— сказал Том.— Я сейчас же иду к нему.

Они прошли в комнату рядом, откуда раньше слышны были пререкания, и застали там пожилых лет господина с напыщенной речью и напыщенными манерами, а также пожилую даму, лицо которой, если можно так выразиться, подлежало акцизному сбору, ибо состояло по преимуществу из крахмала и уксуса. Кроме того, здесь присутствовала старшая воспитанница мисс Пинч, та самая, которую миссис Тоджерс в свое время окрестила «сиропчиком» и которая теперь плакала и рыдала от злости.

— Мой брат, сэр,— робко сказала Руфь, представляя Тома.

— О! — воскликнул джентльмен, внимательно озирая Тома.— Вы действительно брат мисс Пинч? Извините, что я спрашиваю. Я не вижу никакого сходства.

— У мисс Пинч имеется брат, я знаю,— заметила дама.

— Мисс Пинч всегда говорит про своего брата, вместо того чтобы заниматься моим образованием,— прорыдала воспитанница.

— Молчать, София! — заметил джентльмен.— Садитесь, пожалуйста,— обратился он к Тому.

Том сел, переводя взгляд с одного лица на другое в немом изумлении.

— Останьтесь здесь, пожалуйста, мисс Пинч,— продолжал джентльмен, оглядываясь через плечо.

Том прервал его, поднявшись с места, и подал стул своей сестре. После чего опять сел.

— Я очень рад, что вы случайно зашли навестить вашу сестру именно сегодня,— продолжал владелец латунно- и меднолитейных заводов,— ибо, хотя в принципе я не одобряю, что молодая особа, служащая у меня в доме в качестве гувернантки, принимает посетителей, в данном случае это произошло весьма кстати. К сожалению, должен вам сказать, что мы вовсе не так довольны вашей сестрой.

— Мы очень недовольны ею! — заметила дама.

— Я ни за что не буду больше отвечать уроки мисс Пинч, хоть бы меня избили до полусмерти! — прорыдала воспитанница.

— София! — прикрикнул на нее отец.— Замолчи.

— Вы позволите осведомиться, какие у вас основания быть недовольным? — спросил Том.

— Да,— сказал джентльмен,— позволю. Я не считаю, что вы имеете на это право, но все-таки позволю. Ваша сестра от природы лишена способности внушать уважение. Это и было постоянным источником несогласий, между нами. Хотя она живет в этой семье уже давно и хотя присутствующая здесь молодая особа выросла, можно сказать, под ее руководством, эта молодая особа не питает к ней уважения. Мисс Пинч оказалась совершенно неспособна внушить уважение моей дочери или завоевать ее доверие. Так вот,— сказал джентльмен, и его ладонь с силой шлепнулась о стол,— такое положение вещей совершенно недопустимо! Вы, как брат, может быть, склонны отрицать это…

— Простите, сэр! — сказал Том.— Я вовсе не склонен отрицать это. Такое положение вещей не только недопустимо, оно просто чудовищно.

— Боже милостивый! — воскликнул джентльмен, с достоинством озирая комнату.— К чему же это привело в данном случае? Какие последствия проистекают из слабости характера, проявленной мисс Пинч? Что я должен был почувствовать как отец, когда, после того как я неоднократно выражал желание (чего, думаю, она не станет отрицать), чтобы моя дочь отличалась изяществом выражений, благородством манер, подобающим ее положению в обществе, и сдержанной учтивостью с нижестоящими, я узнаю, что она, не далее как сегодня утром, назвала самое мисс Пинч нищенкой!