Анхель Аранго - Кубинский рассказ XX века

Писатели этого поколения — «третьего республиканского» — в большинстве своем поддерживали революционные идеалы кубинского народа. В этом поколении выделяется новеллист Онелио Хорхе Кардосо, который начал публиковаться еще в начале тридцатых годов, но известность приобрел только после триумфа революции 1959 года. Творчество Кардосо целиком посвящено народной тематике: людям деревень, далеких горных поселков, углежогам, рыбакам. Он знает в тонкостях психологию кубинских крестьян и описывает их талантливо и с любовью. Творчество его хорошо знакомо советскому читателю, так как большинство его рассказов опубликовано на русском языке. Говоря о своем художническом кредо в обращении к читателям в сборнике, изданном в 1974 году в Москве, он написал:

«Я верю в положительное доброе начало в человеке; верю естественно и просто, не принуждая себя и не рассуждая».

Кроме рассказа О. Хорхе Кардосо, в настоящий сборник включены также произведения таких писателей этого поколения, как Элисео Диего, Самуэль Фейхоо, Рауль Гонсалес де Каскорро. Все они, начав публиковаться до Революции, как бы связали своим творчеством две эпохи в истории Кубы: годы борьбы против Батисты и годы послереволюционного становления новой социально-политической и экономической формации.

Революция 1959 года вызвала к жизни новые творческие силы народа, особенно проявившиеся в невиданном прогрессе национальной культуры после полной ликвидации неграмотности в стране, в 1961 году. Литература стала любимым детищем кубинцев, и мы можем смело говорить о «литературной революции» в стране. Факты подтверждают это. Стоит обратиться только к одному, из них: расцвету романа как жанра. Анализ литературы Кубы 40—50-х годов нашего века показывает, что тогда рассказ занимал превалирующее положение. Правда, уже в те годы появляются первые романы Алехо Карпентьера, который в последние двадцать лет стал одним из ведущих романистов в мировой литературе. Масштабные и разносторонние перемены в стране после революции, по-видимому, потребовали от писателей и больших литературных форм. Так началось на Кубе второе рождение романа. Однако это не означает, что рассказ потерял свое значение. Наоборот, он стал разнообразнее и, как следствие, — популярнее. В настоящее время за счет появления новых жанровых форм возможности новеллистики расширяются. Так, например, в стране начала формироваться детективная и детская литература, которая до 1959 года не существовала, и на книжных полках появились детективный и детский рассказы.

В послереволюционные годы выдвинулась целая плеяда питателей (некоторые из них — ровесники революции), наиболее популярные из этих представлены в настоящем сборнике: Густаво Эгурен, Анхель Аранго, Имельдо Альварес Гарсиа, Ноэль Наварро, Мануэль Кофиньо, Энрике Сирулес, Серхио Чапле, Уго Чиноа, Хесус Диас, Хулио Травьесо, Мигель Кольясо и Лисандро Отеро.

Большинство из них уже публиковалось в Советском Союзе, а М. Кофиньо, Л. Отеро, Х. Травьесо известны нашему читателю также и как авторы интересных романов.

Эти писатели послереволюционного поколения неразрывно связаны в своем творчестве с революционной действительностью Кубы. В своих произведениях они раскрывают внутренний мир современного им кубинца, поднимают вопросы социалистического строительства и проблемы взаимоотношений отцов и детей, защиты родины и добровольного труда на плантациях сахарного тростника, стройках и предприятиях. Они активно вторгаются в жизнь своего народа и показывают проблемы, которых не было четверть века назад и которые присущи только социалистическому образу жизни.

Сейчас уже можно говорить о росте художественного мастерства этих писателей и даже о зрелости некоторые из них. Их творчество глубоко национально и патриотично по своему содержанию, оно стало боевым оружием Коммунистической партии Кубы в ее идеологической и пропагандистской деятельности.

Ю. Погосов

Каждый раз при воспоминании о той наивной любви, о том, теперь уже столь давнем эпизоде моей жизни, меня охватывает внезапная нежность, и я чувствую, как мгновенно обновляется все мое существо. На душу словно веет струящееся откуда-то сверху освежающее дыхание счастья. Что тут сказать? Сердцу не прикажешь, у него свои необъяснимые законы. Я люблю этот чистый уголок моего прошлого и, когда начинаю цепенеть от холода жизни, ищу в нем прибежище.

Было мне двадцать два года, и я любил прелестное создание, которое тоже любило меня. Не значит ли это, что мне принадлежит весь мир? Трудно сказать, когда началась наша любовь; может быть, она и не отмечена каким-то особым моментом озарения; скорее всего мы просто встречались и мило болтали, сами не подозревая о том, что происходило в нас, пока однажды, прекрасным весенним днем, под ликующее пение влюбленных птиц вдруг в неосознанном порыве наши руки не переплелись. Я жил в изгнании. Что за беда! В двадцать лет легко обретаешь родину на любом клочке земли, по которой ступает твоя нога.

В ту пору моим любимым занятием была охота. Она скрашивала скуку мирно тянувшихся праздных дней. Я подолгу бродил безбрежными песками, густо поросшими сосной, составлявшей единственную красоту этого бедного уголка Флориды. Со мною была моя собака Азор — величавое породистое животное, блистательно оправдывавшее славу своих предков. Пейзаж здесь однообразен и уныл, почти пустынен; бесконечными рядами тянутся стволы сосен, а ноги по самую щиколотку тонут в песке, который, кажется, умирает от жажды. По временам на широких вырубках возникают низкорослые, ровно подстриженные апельсиновые рощи, темно-зеленые листья которых, увенчанные гирляндами свежих цветов, на краткий миг радуют ваш взор. А потом та же самая картина простирается до самого горизонта: те же островерхие, застывшие сосны; та же бесплодная иссушенная равнина; тот же неумолчный гул ветра, от которого словно натянутые струны поют ветви и который, столько его наслушавшись, перестаешь слышать.

Я породнился с этой дикой природой. Целыми днями я бродил с ружьем в руках, всей душою впитывая в себя величие широких безлюдных пространств. Впереди бежал Азор, прыгая через репейники и крапиву, держа хвост по ветру и будто крыльями взмахивая ушами над головой. Застигнутая врасплох дичь выпархивала из своих тайных убежищ, и резкий звук выстрела на мгновение будил бор, убаюканный колыбельной песней ветра, далеко отзываясь в прозрачном воздухе, словно в огромном пустом шаре.

Однажды утром, когда я старался отыскать в этих безмолвных, необъятных просторах душу, такую же живую душу, какая пылала во мне, мы познакомились. Меня переполняло неясное, острое желание, неосознанная потребность разделить с кем-нибудь избыток бившей во мне ключом жизни. Я прилег на поляне, рассеянно погладывая хлебную корку, оставшуюся от немудреного завтрака, когда вдруг, повернув голову, увидел, что рядом со мной стоит девушка и чуть смущенно разглядывает меня. Ей едва ли исполнилось шестнадцать, но сложена она была хорошо и влекла к себе взор, словно аппетитный, налитый соками, зрелый плод. Ее отличавшееся почти живописной простотой платье не скрывало таившихся под ним пленительных сокровищ. Мы посмотрели друг на друга и, не сказав ни слова, улыбнулись. Мы уже были друзьями.