Чарльз Диккенс - Том 8. Барнеби Радж

До крайности пораженный всеми этими странными происшествиями, следовавшими друг за другом так стремительно и бурно, слесарь молча смотрел на съежившуюся и дрожавшую женщину, и это продолжалось бы долго, если бы сочувствие и жалость не развязали ему язык.

— Вы нездоровы, — сказал он. — Я позову кого-нибудь из соседок.

— Нет, нет, и не думайте! — Она сделала отрицательный жест, все еще не поворачивая головы, чтобы он не увидел ее лица. — Достаточно уже того, что вы оказались свидетелем…

— Да, более чем достаточно… А впрочем, нет, мне этого недостаточно, — промолвил Гейбриэл.

— Пусть так, — отозвалась она. — Но не спрашивайте меня ни о чем, умоляю вас!

— Соседка, — начал слесарь, помолчав. — Сами посудите, разумно ли это, хорошо ли, справедливо ли это с вашей стороны? Вы знаете меня так давно и всегда советовались со мной… Право, я не узнаю вас! У вас с детства был такой сильный характер, такое мужественное сердце.

— Они мне понадобились в жизни, — сказала она. — Но я старею телом и душой. Должно быть, годы и слишком тяжелые испытания сокрушили мои силы. Не спрашивайте, не говорите ничего!

— Да как же я могу молчать после того, что видел? — возразил слесарь. — Кто этот человек и почему его приход так встревожил вас?

Она не отвечала и держалась за стул, словно боялась упасть.

— Я спрашиваю вас, Мэри, по праву старого друга, который всегда был к вам очень привязан и, как мог, доказывал вам это. Кто этот подозрительный человек и что может быть общего между вами? Почему он, как призрак, появляется только в темные и ненастные ночи? Откуда он вас знает и зачем бродит вокруг вашего дома, шепчется с вами, как будто вас связывает нечто такое, о чем ни вы, ни он не смеете даже говорить вслух? Кто он?

— Верно вы сказали, что он призрак, который бродит вокруг этого дома, — тихо сказала вдова. — До сих пор только тень его всегда висела над моей жизнью и моим домом и в ночном мраке и при свете дня. А теперь он пришел сам, живой.

— Но он не ушел бы, если бы вы не цеплялись за меня, не давая мне сделать ни шагу, — уже с досадой возразил слесарь. — Все это для меня загадка.

— И должно навсегда остаться загадкой, — промолвила вдова, вставая. — Ничего больше я не решусь вам сказать.

— Не решитесь? — повторил слесарь, все больше и больше недоумевая.

— Да. И вы не настаивайте. Я больна, измучена, у меня уже нет сил жить… Нет, нет, не прикасайтесь ко мне!

Гейбриэл сделал шаг вперед, чтобы поддержать ее, но при этом резком восклицании отступил и в безмолвном удивлении уставился на нее.

— Оставьте меня одну идти своей дорогой, — сказала она тихо. — Рука честного человека не должна сегодня касаться моей руки.

Она, пошатываясь, добрела до двери и, обернувшись, добавила с усилием:

— То, что вы здесь видели, — тайна, и я вынуждена довериться вам. Вы — честный человек и всегда были очень добры ко мне, так не выдавайте же ее никому. Если мистер Честер из комнаты наверху слышал шум, придумайте какое-нибудь объяснение, скажите ему, что хотите, только ни звука о том, что видели! И никогда ни словом, ни взглядом не напоминайте мне о сегодняшнем. Я вам верю. Помните это! Вы и представить себе не можете, как много я сегодня доверила вам!

Секунду она смотрела ему в лицо, потом ушла, оставив его одного.

Не зная, что и думать, Варден долго еще стоял, устремив глаза на дверь, глубоко огорченный и растерянный. Чем больше размышлял он о случившемся, тем труднее было найти всему этому удовлетворительное объяснение. Неожиданное открытие, что вдова Радж, которая, как все полагали, столько лет вела жизнь уединенную и замкнутую и безропотным мужеством, с каким переносила свое несчастье, завоевала себе доброе имя и уважение всех, кто ее знал, каким-то таинственным образом связана с человеком подозрительным и, хотя была сильно испугана его появлением, все-таки помогла ему скрыться, — и поражало и мучило слесаря. А то, что он своим молчанием как бы дал согласие хранить все в тайне и вдова теперь на это рассчитывает, еще усиливало его душевное смятение. Надо было смелее и настойчивее потребовать от нее объяснений, не дать ей уйти, протестовать, вместо того чтобы молча согласиться на ее просьбу, — тогда ему сейчас было бы легче.

— И зачем я промолчал, когда она сказала, что это тайна и она мне ее доверяет! — рассуждал сам с собой Гейбриэл, сдвинув парик, чтобы удобнее было почесать затылок, и уныло глядя на огонь в камине. — Право, находчивости у меня не больше, чем у старого Джона. Зачем я не сказал ей твердо: «Вы не вправе иметь такие тайны, и я требую, чтобы вы объяснили, что все это значит?» Да, вот что надо было сказать, а не стоять, выпучив глаза, как идиот. Идиот и есть! Вся беда в том, что твердости у меня хватает только когда я имею дело с мужчинами, а женщины вертят мною как хотят!

Придя к такому заключению, он совсем снял парик, нагрел платок у огня и принялся тереть им свою лысину с таким усердием, что она заблестела, как полированная.

— А может, все это и пустяки, — сказал он вслух, прервав свое приятное и успокоительное занятие и уже снова улыбаясь. — Любой пьяный скандалист, вломившись в дом, мог испугать тихую, робкую женщину. Однако… — тут слесарь в своих размышлениях дошел до того, в чем была вся загвоздка. — Почему это оказался тот самый человек? Чем объяснить, что он имеет над ней такую власть? Почему она помогла ему убежать от меня? А главное — ведь она могла сказать, что перепугалась от неожиданности — и все, но не сказала же этого. Больно, когда в одну минуту перестаешь верить человеку, которого знаешь столько лет и когда это к тому же твоя старая любовь! Но что поделаешь… Все это очень подозрительно!.. Кто там? Ты, Барнеби?

— Я! — крикнул Барнеби, появляясь на пороге, и несколько раз кивнул головой. — Конечно, я! Как вы догадались?

— По твоей тени, — пояснил слесарь.

— Ого! — Барнеби бросил взгляд через плечо. — Моя тень — веселая проказница и ходит со мной всегда, хоть я и дурачок. Мы с ней такие делаем прогулки! Скачем, бегаем, кувыркаемся на траве! Иногда она вытягивается до половины церковной колокольни, а иногда бывает такая маленькая, не больше карлика. То впереди бежит, то гонится за мной по пятам, крадется то с одной, то с другой стороны, — хитрая! Остановлюсь я — и она тоже останавливается, думает, что я ее не вижу, а я за ней все время зорко слежу. Ах, какая она потешная! Может, она тоже дурочка? Как по-вашему? По-моему, да.

— Почему ты так думаешь? — спросил Варден.

— Потому что она целыми днями меня передразнивает. И как это ей не надоест?.. А отчего вы не идете?

— Куда?

— Наверх. Он вас зовет. Постойте! Вот вы — разумный человек, так скажите мне: а где же его тень?