Марсель Пруст - Под сенью дев, увенчанных цветами

Я с трудом ответил носильщику, хотевшему взять у меня чемодан. Чтобы меня утешить, мама пустила в ход самые действенные средства. Она понимала, что бессмысленно притворяться, будто она не замечает моего горя, и мягко шутила:

— Ну и что бы сказала церковь в Бальбеке, если бы знала, что ты собираешься ехать ее осматривать с таким несчастным видом? Разве так выглядит восхищенный путешественник, о котором говорит Рёскин? И ведь я узнаю, если ты окажешься не на высоте, я всё время буду рядом с моим зайчиком, несмотря на расстояние. Завтра ты получишь от мамы письмо.

— Доченька, — заметила бабушка, — я так и вижу, как ты, ни на миг с нами не расставаясь, склонилась над картой, точь-в-точь мадам де Севинье [152] … склонилась над картой, точь-в-точь мадам де Севинье … — В письме от 9 февраля 1671 г. мадам де Севинье пишет дочери: «Я склонилась над картой, я знаю все места, где вы останавливаетесь на ночлег». .

Пытаясь меня отвлечь, мама спрашивала, что я закажу на обед, хвалила Франсуазу, восхищалась ее шляпкой и пальто, которых не узнала, хотя в свое время, когда увидала их совсем новыми на моей двоюродной бабушке, они повергли ее в ужас: шляпка была увенчана огромной птицей, а пальто украшали чудовищный орнамент и стеклярус. Но пальто сносилось, и Франсуаза его перелицевала; с изнанки шерсть была однотонная, красивого цвета. А птица давно сломалась, и ее отправили в мусор. И Франсуаза, с ее безошибочным и простодушным вкусом, украсила шляпку бантиком из бархатной ленты, который восхитил бы нас на портрете Шардена или Уистлера [153] … на портрете Шардена или Уистлера … — Жан-Батист Шарден (1699–1779) — французский художник, которого Пруст особо любил и посвятил ему очерк. Джеймс Уистлер (1834–1903) — американский художник, много лет живший в Париже и Лондоне. По-видимому, Пруст встречался с ним у художника Жака-Эмиля Бланша. Об Уистлере у Пруста тоже есть очерк, озаглавленный «Учитель красоты». ; так иногда в народной песне нас поражает изыск, которого мечтают добиться самые требовательные к себе музыканты, а перед фасадом крестьянского домика — куст белых или желтых роз, растущий у дверей точно в том месте, где ему надлежит быть.

Если же обратиться к временам более древним, скромность и порядочность, отметившие печатью благородства лицо нашей старой служанки, распространились и на наряд, который она, с ее обычной сдержанностью и неприятием пошлости, с привычкой «держаться с достоинством, подобающим положению», выбрала в дорогу, чтобы хозяевам не пришлось за нее краснеть и вместе с тем чтобы не привлекать к себе внимания, — Франсуаза, в пальто бледно-вишневого цвета со скромным меховым воротничком, напоминала изображение Анны Бретонской кисти старого мастера, одно из тех, что можно видеть в ее «Часослове»: там всё так уравновешено, все детали так соответствуют общему впечатлению, что пышное и старомодное своеобразие наряда выражает ту же задумчивую набожность, что глаза, губы и руки [154] … изображение Анны Бретонской кисти старого мастера… в ее «Часослове…» глаза, губы и руки . — Имеется в виду «Часослов Анны Бретонской» (1508), заказанный Анной художнику Жану Бурдишону. Книга хранится в Национальной библиотеке в Париже, где ее мог видеть Пруст. .

О мыслях Франсуазы говорить было, в сущности, нечего. Она ничего не знала — если ничего не знать означает ничего не понимать, кроме немногих истин, которые можно уразуметь сердцем, минуя разум. Но ее ясный взгляд, тонко очерченные нос и губы, все эти признаки, так недостающие многим культурным людям, у которых они говорили бы о наивысшей утонченности, о благородной созерцательности избранных умов, смущали, как смущает умный и добрый взгляд собаки, про которую мы, однако, знаем, что все человеческие понятия ей неведомы, и невольно приходило в голову: быть может, среди наших смиренных братьев-крестьян есть люди, намного превосходящие этот мир нищих духом или, верней, несправедливой судьбой обреченные жить среди нищих духом, в потемках, хотя по природе своей и по сути, в отличие от большинства образованных людей, принадлежат к избранным натурам; они — словно рассеянные по свету, заблудшие, скорбные главой члены святого семейства, навсегда оставшиеся детьми родственники величайших умов, — это безошибочно угадывается по свету в глазах, который, однако, у этих людей ничего не означает: чтобы быть гениальными, им недостает только знания.

Видя, что я едва удерживаюсь от слез, мама говорила: «У Регула было обыкновение в крайних обстоятельствах… [155] … У Регула было обыкновение в крайних обстоятельствах … — Марк Атилий Регул — римский полководец времен Первой Пунической войны; ему приписывается сила духа и жестокость. Не очень-то ты заботишься о своей маме. Вспомним-ка лучше, по бабушкиному примеру, мадам де Севинье: „Мне придется пустить в ход всё мужество, которого тебе недостает“» [156] «Мне придется пустить в ход всё мужество, которого тебе недостает» . — Цитата из письма мадам де Севинье к дочери от 9 февраля 1671 г.: «Если хотите в самом деле меня порадовать, заботьтесь о вашем здоровье, спите в вашей хорошенькой кроватке, ешьте суп и пустите в ход всё мужество, которого недостает мне». . И, помня, что привязанность к другим облегчает эгоистическое страдание, она пыталась меня порадовать уверениями, что до Сен-Клу доедет совершенно благополучно, что довольна фиакром, который ее вез в прошлый раз, и договорилась с тем же кучером, что кучер вежливый, а экипаж удобный. Выслушивая эти подробности, я пытался изобразить улыбку и одобрительно кивал, со всем соглашаясь. Но сами подробности только ярче представляли мне мамин отъезд, и сердце мое сжималось, когда я глядел на нее, в этой ее круглой соломенной шляпке, которую она купила для загородной жизни, в легком платье, которое надела, зная, что ей предстоит долгий путь по жаре, и воображал, что вот она уже рассталась со мной; во всем этом наряде она казалась другой, словно уже принадлежала вилле «Монтрету», где я ее не увижу.

Врач посоветовал мне выпить перед самым отъездом побольше пива или коньяку, чтобы избежать в дороге приступов удушья: это приведет меня в состояние «эйфории», которая защитит нервную систему. Я еще не был уверен, последую ли совету, но хотел, по крайней мере, на случай если это будет необходимо, чтобы бабушка признала, что это разумная мера и что я имею на нее право. Поэтому я упомянул об этом так, будто колебания мои относятся только к месту, где я буду пить: в буфете или вагоне-ресторане. Но в бабушкином лице тут же отразилось осуждение, она даже не желала говорить на эту тему. «Как же так! — воскликнул я, внезапно решив, что мне просто необходимо пойти и что-нибудь выпить, чтобы отстоять свою свободу, потому что, если я потребую ее только на словах, бабушка найдет что возразить. — Ты же знаешь, как я болен, ты знаешь, что мне сказал врач, и вот что ты мне советуешь!»