Марсель Пруст - В сторону Сванна

— Вы заметили, как скверно он выглядит? — спросил генерал.

— Бедненький Шарль! О, наконец-то он идет сюда, я уж думала, что он не хочет меня видеть!

Сванн очень любил принцессу Делом, а кроме того, глядя на нее, он вспоминал Германт, имение, соседствовавшее с Комбре, и весь этот край, который он так любил и куда теперь уже не ездил, чтобы не расставаться с Одеттой. Зная, что принцессе он этим угодит, а в то же время и желая выразить ностальгию по тем краям, он заговорил в том отчасти артистическом, отчасти галантном тоне, который появлялся у него сам собой, как только он вновь окунался в свою прежнюю стихию:

— Ах, вот она, очаровательная принцесса! — произнес он в пространство, чтобы слышали сразу и г-жа де Сент-Эверт, к которой он обращался, и г-жа Делом, для которой говорил. — Подумайте, она нарочно приехала из Германта, чтобы послушать «Святого Франциска Ассизского» Листа и успела только, как птичка-синичка, ухватить несколько черешен и ягод боярышника, чтобы украсить себе головку; на них еще остались капельки росы и немного изморози, — герцогиня, поди, стонет от холода. Очень красиво, милая принцесса.

— Неужели принцесса нарочно приехала из Германта? Ну зачем же! Я не знала, я так смущена, — простодушно воскликнула г-жа де Сент-Эверт, не имевшая привычки к остротам Сванна. Потом она принялась рассматривать прическу принцессы. — А и правда, похоже… на какие-то ягодки, фрукты, не на каштаны, конечно! Какая очаровательная мысль! Но откуда принцесса могла узнать мою программу? Музыканты даже мне и то не сказали.

Сванну было не впервой, беседуя с женщиной на языке галантности, выражаться так замысловато, что светские знакомые его не понимали; он не потрудился объяснить г-же де Сент-Эверт, что выражался метафорически. А принцесса залилась смехом, потому что остроумие Сванна высоко ценилось в их кругу, а еще потому, что стоило ей услышать комплимент, как она тут же находила его необыкновенно изящным и неудержимо забавным.

— Ну что ж, Шарль, я в восторге, если мои ягодки боярышника вам нравятся. Почему вы поклонились этой Камбремер? Она тоже ваша деревенская соседка?

Видя, что принцесса с удовольствием болтает со Сванном, г-жа де Сент-Эверт удалилась.

— Но вы и сами с ней соседи, принцесса.

— Я? Да у этих людей повсюду деревни! Хотелось бы мне быть на их месте!

— Я не о Камбремерах, я о ее родителях; она урожденная Легранден и приезжала в Комбре. Вот не знаю, известно ли вам, что вы графиня Комбрейская и капитул задолжал вам подати.

— Уж не знаю, что там задолжал мне капитул, а знаю только, что кюре каждый год грабит меня на сто франков, без чего бы я легко обошлась. Однако у этих Камбремеров поразительная фамилия: начинается с епископства… но чем-то напоминает сыр! — заметила она со смехом.

— А кончается почти по-республикански, — подхватил Сванн.

— И попахивает наполеоновским маршалом!..

— Как будто кто-то добросовестно решил проследить историю семьи от Средневековья до Империи, не решаясь, однако, выдавать ее политические симпатии.

— Уж лучше бы ограничился безобидным пристрастием к сыру. Мы тут с вами развлекаемся восхитительными каламбурами, мой милый Шарль, но какая досада, что я вас совершенно не вижу, — добавила она ласково, — я так люблю с вами поболтать. Представьте, этот дурак Фробервиль даже не понял, что странного в фамилии Камбремер. Жизнь ужасна, согласитесь. Я перестаю скучать только в вашем обществе.

Это, уж конечно, было преувеличением. Но Сванн и принцесса имели обыкновение судить о мелочах одинаково; следствием из этого сходства — а может, и его причиной, кто знает, — было множество совпадений в манере изъясняться и чуть не в выговоре. Это сходство не поражало, потому что голоса у них были совершенно непохожи. Но стоило мысленно отрешиться от звучания того, что говорил Сванн, и от усов, из-под которых слетали слова, и становилось ясно, что это те же фразы, те же модуляции голоса, тот же ход мыслей, что и в кругу Германтов. А вот по важным вопросам у Сванна и принцессы мнения никогда не совпадали. Но с тех пор, как Сванн был в большой печали и его часто пробирала та внутренняя дрожь, которая предшествует слезам, ему постоянно хотелось говорить о своем горе, как убийце хочется говорить о своем преступлении. Ему приятно было слышать слова принцессы о том, что жизнь ужасна, словно она заговорила с ним об Одетте.

— О да, жизнь ужасна. Надо нам чаще видеться, милый мой друг. Вы печальны, и это так прекрасно. Проведем как-нибудь вместе вечерок.

— А я подумала, почему бы вам не приехать в Германт, моя свекровь с ума сойдет от радости. Считается, что у нас там ужасно некрасиво, но скажу вам, что мне это даже нравится, терпеть не могу «живописных» мест.

— А по-моему, там прекрасно, — возразил Сванн, — по мне, так даже слишком красиво, слишком много жизни, это обязывает быть счастливым. Может, дело в том, что я там жил, но все там для меня полно значения. Стоит подняться ветерку, стоит заволноваться колосьям в поле — и мне кажется, что кто-то должен приехать, кажется, что я получу известие; а эти домики над рекой… мне там будет очень больно!

— Ой, Шарль, мой милый, берегитесь, меня заметила эта кошмарная Рампильон, спрячьте меня, напомните мне, что у них там случилось, я путаю: она выдала замуж дочь или женила любовника, уж и не знаю, возможно, и то и другое… причем одновременно!.. Ох, нет, вспомнила, она развелась со своим принцем… сделайте вид, что вы со мной разговариваете, а не то эта новоявленная Береника [266]пригласит меня на обед. Впрочем, я удираю. Послушайте, Шарль, милый мой, а давайте я вас украду и увезу к принцессе Пармской, уж как она будет довольна, и Базен тоже — мы с ним там должны встретиться. Мы бы о вас вообще ничего не знали, если бы не Меме… Поймите, я же вас никогда не вижу!

Сванн отказался; он предупредил г-на де Шарлюса, что от г-жи де Сент-Эверт поедет прямо домой, и у него и в мыслях не было отправиться к принцессе Пармской: он боялся упустить записку, которую ему, быть может, передадут во время концерта через лакея, а нет, так она, возможно, будет ждать его дома, у консьержа. «Бедняга Сванн, — сказала этим вечером принцесса Делом мужу, — он по-прежнему такой же милый, но у него совершенно несчастный вид. Вы сами увидите, он обещал на днях с нами пообедать. В сущности, это курам на смех, чтобы человек такого ума страдал из-за подобной особы — в ней же нет ничего интересного, говорят, она дура», — добавила она рассудительно, как те, кто сам не влюблен и поэтому полагает, что умный человек должен страдать только из-за особы, которая того стоит; это все равно что удивляться, как это кто-то ухитряется страдать от холеры, которую вызывает крошечный холерный вибрион.