Чарльз Диккенс - Том 5. Жизнь и приключения Николаса Никльби

— Что касается меня,— заметила мадам Манталини, с притворным равнодушием посмотрев на свою помощницу и втихомолку искренне забавляясь,— то я считаю мисс Никльби самой неуклюжей девушкой, какую мне случалось видеть.

— Бедняжка! — подхватила мисс Нэг.— Это не ее вина, иначе у нас была бы надежда ее исправить, но раз это ее несчастье, мадам Манталини, то… как сказал кто-то о слепой лошади, мы, знаете ли, должны отнестись к ней с уважением.

— Ее дядя говорил мне, что ее считают хорошенькой,— заметила мадам Манталини.— Я нахожу ее одной из самых заурядных девушек, каких мне случалось встречать.

— Конечно, она заурядна! — вскричала мисс Нэг с просиявшей от радости физиономией.— И неуклюжа! Но я могу только сказать, мадам Манталини, что я по-настоящему люблю эту бедную девушку, и будь она вдвое более неуклюжей и некрасивой, я была бы еще более искренним ее другом, и это сущая правда.

Действительно, у мисс Нэг зародилось теплое чувство к Кэт Никльби после того, как она была свидетельницей ее провала утром, а этот короткий разговор с хозяйкой усилил ее милостивое расположение самым изумительным образом, что было особенно примечательно, ибо, когда она в первый раз внимательно обозрела лицо и фигуру молодой леди, у нее появилось предчувствие, что они никогда не поладят.

— Но теперь,— продолжала мисс Нэг, посмотрев на себя в зеркало, находившееся неподалеку,— я ее люблю — я ее по-настоящему люблю, я это утверждаю!

Столь высоким бескорыстием отличалась эта преданная дружба и была она настолько выше маленьких слабостей вроде лести и неискренности, что на следующий день добросердечная мисс Нэг откровенно уведомила Кэт Никльби, что, по-видимому, Кэт никогда не освоится с делом, но ей отнюдь незачем беспокоиться по этому поводу: она, мисс Нэг, удвоив со своей стороны усилия, будет, поскольку возможно, отодвигать ее на задний план, а Кэт надлежит только быть совершенно спокойной в присутствии посторонних и стараться по мере сил не привлекать к себе внимания. Этот последний совет столь соответствовал чувствам и желаниям робкой девушки, что она охотно обещала полагаться безоговорочно на указания превосходной старой девы, не расспрашивая и даже ни на секунду не задумываясь о мотивах, которыми они были продиктованы.

— Честное слово, я отношусь к вам с живейшим участием, моя милочка,— сказала мисс Нэг,— решительно с сестринским участием. Такого удивительного чувства я никогда еще не испытывала.

Несомненно, удивительно было то, что, если мисс Нэг проявляла живейшее участие к Кэт Никльби, оно не было участием девствующей тетки или бабушки, к каковому заключению, естественно, приводила бы разница в годах. Но платья мисс Нэг были сшиты по фасону для молоденьких, и, быть может, того же фасона были и ее чувства.

— Господь с вами! — сказала мисс Нэг, целуя Кэт по окончании второго дня работы.— Какой неловкой были вы весь день!

— Боюсь, что ваше доброе и искреннее слово, заставившее меня еще сильнее почувствовать мои недостатки, не пошло мне на пользу,— вздохнула Кэт.

— Да, пожалуй, не пошло! — подхватила мисс Нэг с весьма несвойственной ей веселостью.— Но гораздо лучше, что вы узнали об этом с самого начала и, стало быть, могли заниматься своим делом просто и спокойно. Вы в какую сторону идете, милочка?

— В сторону Сити,— ответила Кэт.

— В Сити? — воскликнула мисс Нэг, с великим одобрением разглядывая себя в зеркале и завязывая ленты шляпки.— Ах, боже милостивый, да неужели же вы живете в Сити?

— Разве это так уж удивительно? — с полуулыбкой спросила Кэт.

— Я не считала возможным, чтобы какая-нибудь молодая женщина могла прожить там при любых обстоятельствах хотя бы три дня,— ответила мисс Нэг.

— Люди, находящиеся в стесненном положении, то есть бедные люди,— отозвалась Кэт, быстро поправляясь, потому что боялась показаться гордой,— должны жить там, где придется.

— Совершенно верно, должны, совершенно правильно! — подхватила мисс Нэг с тем полувздохом, который в сопровождении двух-трех легких кивков головой служит в обществе разменной монетой жалости.— И это я очень часто говорю моему брату, когда наши служанки заболевают и уходят одна за другой, а он думает, что кухня слишком сырая и что там вредно спать. Эти люди, говорю я ему, рады спать где угодно! Господь приноравливает нашу спину к ноше. Утешительно думать, что это именно так, не правда ли?

— Очень утешительно,— ответила Кэт.

— Я пройду с вами часть пути, моя милая,— сказала мисс Нэг,— потому что вам придется идти чуть ли не мимо нашего дома, и так как сейчас совсем темно, а наша последняя служанка неделю назад легла в больницу — у нее антонов огонь на лице,— я буду рада побыть в вашем обществе.

Кэт охотно отказалась бы от столь лестного предложения, но мисс Нэг, надев, наконец, шляпку вполне, на ее взгляд, изящно, взяла ее под руку с видом, ясно свидетельствующим, сколь глубоко сознает она честь, оказываемую ею Кэт, и они очутились на улице, прежде чем та могла вымолвить слово.

— Боюсь,— нерешительно начала Кэт,— что мама — моя мать, хочу я сказать — ждет меня.

— Вам незачем приносить какие бы то ни было извинения, моя милая,— сказала мисс Нэг, сладко при этом улыбаясь,— я не сомневаюсь, что она весьма почтенная старая леди, и я буду очень… гм!.. очень рада познакомиться с ней.

Так как у бедной миссис Никльби на углу улицы закоченели ноги, да и все тело, Кэт ничего не оставалось делать, как представить ее мисс Нэг, которая, подражая последней из прибывших в экипаже заказчиц, пошла на новое знакомство со снисходительной вежливостью. Затем они втроем отправились рука об руку — посредине мисс Нэг, в особо милостивом расположении духа.

— Я почувствовала такую симпатию к вашей дочери, миссис Никльби, вы и представить себе не можете,— сказала мисс Нэг, пройдя несколько шагов в молчании, исполненном достоинства.

— Я счастлива это слышать,— отозвалась миссис Никльби,— хотя для меня нет ничего нового в том, что Кэт нравится даже посторонним людям.

— Гм! — сказала мисс Нэг.

— Вы ее еще больше полюбите, когда узнаете, какая она милая,— продолжала миссис Никльби.— Великое утешенье для меня в моих несчастьях иметь дочь, которая не знает, что такое гордость и тщеславие, хотя полученное ею воспитание могло бы до известной степени оправдать эти чувства. Вы не знаете, что значит потерять мужа, мисс Нэг!

Так как мисс Нэг до сих пор еще не знала, что значит приобрести мужа, то, пожалуй, вполне естественно было ей не знать, что значит потерять его. Поэтому она сказала с некоторой поспешностью: «Да, конечно, не знаю»,— и сказала это тоном, дающим понять, что хотела бы она посмотреть, как бы она сделала такую глупость и вышла замуж. Нет, она не так глупа!