Чарльз Диккенс - Том 3. Посмертные записки Пиквикского клуба (Главы XXXI — LVII)

— Что это значит, мистер Сойер? — продолжал голос весьма пронзительно и скоропалительно.— Мало вам того, что вы денег за квартиру не платите и вдобавок долгов не возвращаете, а ваши приятели, которые осмеливаются называть себя мужчинами, ругают меня и оскорбляют, вам надо еще весь дом перевернуть вверх дном и в два часа ночи поднимать такой шум, что вот-вот приедет пожарная команда? Гоните этих негодяев!

— Как вам не стыдно! — изрек голос мистера Редля, доносившийся, казалось, из-под одеяла.

— Тебе стыдно!— подхватила миссис Редль.— Почему ты не спустишься вниз и не сбросишь их с лестницы всех до единого? Ты бы это сделал, будь ты мужчиной.

— Я бы это сделал, будь я десятком мужчин, моя милая,— миролюбиво отозвался мистер Редль,— но на их стороне численный перевес, моя милая.

— Тьфу, трус! — отвечала миссис Редль с величайшим презрением.— Намерены вы прогнать этих негодяев, мистер Сойер, или нет?

— Они уходят, миссис Редль, они уходят,— сказал несчастный Боб.— Пожалуй, лучше разойтись,— сообщил мистер Боб Сойер своим друзьям.— Мне кажется, мы слишком шумели.

— Это очень печально,— сказал жеманный джентльмен.— А мы как раз развеселились!

У жеманного джентльмена только что мелькнул проблеск воспоминания об анекдоте, который он забыл.

— С этим трудно примириться,— озираясь, сказал жеманный джентльмен.— Трудно примириться, не правда ли?

— Не следует мириться,— отозвался Джек Хопкинс.— Споем следующий куплет, Боб. Ну-ка!

— Нет, нет, Джек, не нужно,— перебил Боб Сойер.— Это чудесная песня, но лучше нам не петь второго куплета. Очень вспыльчивые люди — жильцы этого дома.

— Может быть, мне подняться наверх и поколотить хозяина? — осведомился Хопкинс.— А может быть, потрезвонить в колокольчик или завыть на лестнице? Вы можете располагать мною, Боб.

— Я глубоко признателен вам, Хопкинс, за вашу дружбу и доброту,— сказал злополучный мистер Боб Сойер,— но, мне кажется, во избежание дальнейших споров мы должны разойтись немедленно.

— Ну, что, мистер Сойер? —раздался пронзительный голос миссис Редль.— Уходят эти грубияны?

— Они ищут свои шляпы, миссис Редль,— ответил Боб.— Сейчас уйдут.

— Уйдут? — повторила миссис Редль, выставляя из-за перил свой ночной чепец как раз в тот момент, когда мистер Пиквик в сопровождении мистера Тапмена вышел из комнаты.— Уйдут! А зачем им было приходить?

— Сударыня…— начал мистер Пиквик, поднимая голову.

— Проваливайте, старый бездельник!— ответила миссис Редль, поспешно сдергивая ночной чепец.— Вы ему в дедушки годитесь, несчастный! Вы хуже их всех!

Мистер Пиквик убедился, что доказывать свою невиновность бессмысленно, и посему поспешно спустился с лестницы и выбежал на улицу, где к нему присоединились мистер Тапмен, мистер Уинкль и мистер Снодграсс. Мистер Бен Эллен, на которого угнетающе подействовали грог и тревога, проводил их до Лондонского моста и во время прогулки поведал мистеру Уинклю, как лицу наиболее подходящему, что он решил перерезать горло любому джентльмену, за исключением мистера Боба Сойера, который осмелится посягать на любовь его сестры Арабеллы. Высказав с подобающей твердостью свое решение исполнить сей мучительный долг брата, он расплакался, надвинул шляпу на глаза и, сделав попытку вернуться домой, стал стучать в дверь конторы рынка Боро, изредка задремывая на ступеньках, и стучал до рассвета в твердой уверенности, что он живет здесь, но позабыл свой ключ.

Когда все гости ушли согласно настойчивой просьбе миссис Редль, злополучный мистер Боб Сойер остался один, чтобы поразмыслить о возможных событиях завтрашнего дня и увеселениях этого вечера.

Утро тринадцатого февраля, которое,— читатели сего правдивого повествования знают это не хуже, чем мы,— было кануном дня, назначенного для слушания дела миссис Бардл, оказалось беспокойным для мистера Сэмюела Уэллера, непрерывно путешествовавшего от «Джорджа и Ястреба» к дому мистера Перкера и обратно с девяти часов утра и до двух часов дня включительно. Нельзя сказать, чтобы это могло содействовать ходу дела, ибо консультация уже состоялась и план действия, который следовало избрать, был окончательно выработан; но мистер Пиквик, находясь в состоянии крайнего возбуждения, непрестанно посылал записочки своему поверенному, содержащие один только вопрос: «Дорогой Перкер, все ли идет хорошо?» — на что мистер Перкер неизменно отвечал: «Дорогой Пиквик, все идет хорошо, насколько, это возможно». В действительности же, как мы уже намекали, идти было решительно нечему ни хорошо, ни худо, вплоть до судебного заседания, назначенного на следующее утро.

Но людям, которые добровольно обращаются к правосудию или насильственно и впервые привлекаются к суду, можно простить некоторое временное раздражение и беспокойство, и Сэм с подобающим снисхождением к слабостям человеческой природы исполнял все приказания своего хозяина с невозмутимым добродушием и нерушимым спокойствием, обнаруживая тем самым поразительнейшие и приятнейшие свойства своей натуры.

Сэм утешился весьма недурным обедом и ждал у буфетной стойки стакана горячей смеси, в которой мистер Пиквик посоветовал ему утопить усталость, вызванную утренними прогулками, когда юнец ростом около трех футов, в мохнатой шапке, и бумазейных штанах, каковой костюм свидетельствовал о похвальном стремлении его владельца занять в будущем высокий пост конюха, вошел в коридор «Джорджа и Ястреба» и оглядел сначала лестницу, затем коридор, а затем заглянул в буфетную, словно отыскивая кого-то для передачи поручения, вслед за сим буфетчица, считая вероятным, что упомянутое поручение может коснуться чайных или столовых ложек гостиницы, обратилась к юнцу:

— Эй, молодой человек, что вам здесь нужно?

— Есть здесь кто-нибудь по имени Сэм? —осведомился юнец громким дискантом.

— А как фамилия? — спросил Сэм Уэллер, оглянувшись.

— Откуда мне знать? — живо откликнулся молодой джентльмен под мохнатой шапкой.

— Вы парень смышленый,— сказал мистер Уэллер,— но, будь я на вашем месте, я бы эту самую смышленость не слишком показывал,— вдруг кто-нибудь ее утащит. Что это значит? Почему вы являетесь в отель и спрашиваете Сэма с такой вежливостью, как будто вы дикий индеец?

— Потому что мне приказал старый джентльмен,— ответил мальчик.

— Какой старый джентльмен? — с глубоким презрением осведомился Сэм.

— Тот, который ездит с ипсуичской каретой и останавливается у нас,— отозвался мальчик.— Вчера, утром он мне сказал, чтобы я пошел сегодня к «Джорджу и Ястребу» и спросил Сэма.