Чарльз Диккенс - Том 3. Посмертные записки Пиквикского клуба (Главы XXXI — LVII)

Смауч угрюмо предложил мистеру Пиквику «поторапливаться, ибо дело не терпит», придвинул стул к двери и стал ждать, пока мистер Пиквик одевался. Затем Сэм был послан за каретой, в которой все три мужа отправились на Кольмен-стрит. Расстояние было небольшое,— к счастью, ибо мистер Смауч, будучи отнюдь не блестящим собеседником, оказался к тому же решительно неприятным компаньоном в таком тесном помещений вследствие физического недуга, о котором мы упоминали выше.

Карета, свернув в очень узкую и темную улицу, остановилась перед домом с железными решетками во всех окнах; дверь этого дома была украшена именем и званием: «Немби, чиновник при лондонских шерифах»; внутренние ворота открыл джентльмен, которого можно было принять за пребывающего в ничтожестве брата-близнена мистера Смауча и который был вооружен огромным ключом от ворот, и мистера Пиквика ввели в «общую столовую».

Эта комната выходила окнами на улицу; отличительными ее признаками был свежий песок и затхлый запах табака. Мистер Пиквик поклонился трем индивидам, которые находились в комнате, куда он вошел, и, послав Сэма за Перкером, удалился в темный угол и оттуда стал рассматривать с некоторым любопытством новых сотоварищей.

Хотя еще не было десяти часов, один из них, почти мальчик, лет девятнадцати — двадцати, пил джин с водой и курил сигару — развлечения, коим, судя по его воспаленной физиономии, он в течение последних двух лет предавался довольно упорно. Против него, занимаясь размешиванием углей в камине носком правого башмака, находился грубый, вульгарный молодой человек лет тридцати, с испитым лицом и резким голосом, по-видимому обладавший тем знанием жизни и той чарующей развязностью, которые приобретаются в трактирах и дрянных бильярдных. Третий из находившихся в комнате был человек средних лет, в очень старом сером костюме, бледный и изможденный; он неустанно шагал взад и вперед по комнате, то и дело останавливаясь, чтобы тревожно поглядеть в окно, словно кого-то ждал, а затем снова начиная бродить.

— Вы могли бы воспользоваться сегодня моей бритвой, мистер Эйрсли,— сказал человек, который размешивал угли, украдкой подмигивая своему приятелю, юноше.

— Нет, благодарю вас, она мне не понадобится; через час или два я рассчитываю выйти отсюда,— торопливо ответил тот.

Потом он еще раз подошел к окну, снова возвратился ни с чем, глубоко вздохнул и вышел из комнаты; двое других громко расхохотались.

— Никогда не видел такой потехи,— сказал джентльмен, предлагавший бритву и чья фамилия, как оказалось, была Прайс.— Никогда!

Мистер Прайс подкрепил эти слова ругательством и снова захохотал, а юноша (который считал своего приятеля одним из чудеснейших людей), конечно, вторил ему.

— Подумайте только! — продолжал Прайс, обращаясь к мистеру Пиквику.— Вчера исполнилась неделя, как этот человек сидит здесь, и он ни разу не брился; уверен, что его выпустят через полчаса, так что бритье можно отложить до возвращения домой.

— Бедняга!—воскликнул мистер Пиквик.— И у него действительно есть шансы выпутаться из затруднения?

— Какие к черту шансы! — отозвался Прайс.— У него и намека нет на них. Я бы вот этого не дал за его шансы разгуливать по улицам через десять лет.

С этими словами мистер Прайс презрительно щелкнул пальцами и позвонил.

— Дайте мне лист бумаги, Круки,— приказал мистер Прайс слуге, который костюмом и внешностью напоминал нечто среднее между обанкротившимся скотоводом и разорившимся погонщиком,— и стакан грогу, слышите, Круки? Я хочу написать отцу, и мне нужно возбудительное, иначе не удастся напасть на старика с достаточной энергией.

Вряд ли следует упоминать о том, что, услышав эту остроумную речь, юноша расхохотался чуть ли не до судорог.

— Правильно! — согласился мистер Прайс.— Никогда не падайте духом. Все на свете вздор, не так ли?

— Великолепно! — воскликнул молодой джентльмен.

— У вас есть бодрость, что и говорить,— сказал Прайс.— Вы видели жизнь.

— Еще бы не видел ! — отозвался юноша.

Он видел ее сквозь грязные стекла трактира.

Мистер Пиквик, чувствуя немалое отвращение к этому диалогу, а также к тону и манерам тех, которые его вели, только хотел было спросить, не может ли он получить отдельную комнату, как к ним вошли три человека вполне приличного вида, заметив которых мальчик бросил свою сигару в камин и, шепнув мистеру Прайсу, что они пришли «улаживать его дело», уселся вместе с ними за стол в другом конце комнаты.

Оказалось, однако, что уладить дело далеко не так легко, как предполагал молодой джентльмен, ибо последовал очень длинный разговор, и мистер Пиквик невольно услышал гневные фразы, касающиеся распущенной жизни и не раз дарованного прощения. Затем последовало очень ясное упоминание, сделанное старшим из джентльменов, об Уайткросс-стрит [35], после чего молодой джентльмен, невзирая на свой апломб и свою бодрость и на свое знание жизни в придачу, опустил голову на стол и горестно разрыдался.

Весьма довольный тем, что юноша столь внезапно забыл о своей доблести и столь основательно сбавил тон, мистер Пиквик позвонил и был переведен, по его просьбе, в отдельную комнату, снабженную ковром, столом, стульями, буфетом, диваном и украшенную зеркалом и старыми гравюрами. Сидя в ожидании завтрака, он имел удовольствие слушать над своей головой игру миссис Немби на рояле. Вместе с завтраком явился и мистер Перкер.

— Так… пригвождены, наконец, уважаемый сэр? — сказал маленький поверенный.— Ну что ж, я об этом не жалею, потому что теперь вы поймете нелепость такого поведения. Я подсчитал все расходы — судебные издержки и возмещение убытков, словом всю сумму, на которую выдан исполнительный лист, и лучше мы уладим дело сейчас же, не теряя времени. Полагаю, Немби уже вернулся домой. Что скажете, уважаемый сэр? Я выдам чек или вы сами это сделаете?

Говоря это, маленький поверенный потирал руки с притворной беззаботностью, но, посмотрев на физиономию мистера Пиквика, не мог не бросить унылого взгляда в сторону Сэма Уэллера.

— Перкер, прошу вас больше со мной об этом не говорить,— сказал мистер Пиквик.— Я не вижу оснований оставаться здесь и сегодня же вечером отправлюсь в тюрьму.

— Но нельзя же вам ехать на Уайткросс-стрит, уважаемый сэр! — воскликнул Перкер.— Это немыслимо! Там шестьдесят кроватей в каждой камере и дверь на засове шестнадцать часов в сутки.

— Я бы предпочел какое-нибудь другое место заключения, если это возможно,— сказал мистер Пиквик.— Если же нельзя, то я должен с этим примириться.

— Вы можете отправиться во Флит [36], уважаемый сэр, раз уж вы решили сидеть в тюрьме,— предложил Перкер.

— Хорошо,— сказал мистер Пиквик.— Я туда и отправлюсь, как только позавтракаю.