Чарльз Диккенс - Том 1. Очерки Боза. Мадфогские записки

Дверь в комнату отворилась. «Мистер Бартон!» — объявил слуга.

— Черт бы его взял! — пробормотал Молдертон.— А! Дорогой мой, как поживаете? Что новенького?

— Да ничего нет,— отвечал бакалейщик привычно грубоватым тоном.— Ровно ничего особенного. Ничего такого не слыхал. Здравствуйте, мальчики и девочки! Мистер Флемуэл, очень рад вас видеть, сэр.

— А вот и мистер Спаркинс,— заметил Том, глядевший в окно,— да еще на какой лошади!

И действительно, Горацио Спаркинс на крупной вороной лошади выделывал такие курбеты и пируэты, словно работал наездником в цирке Астли. После долгого отпускания и натягивания поводьев под аккомпанемент храпенья, фырканья и стука копыт лошадь согласилась остановиться ярдах в ста от калитки, где Горацио спешился, доверив животное заботам молдертоновского конюха. Церемония представления была проделана по всей форме. Мистер Флемуэл глядел на Горацио сквозь зеленые очки с таинственным и значительным видом, а галантный Горацио глядел на Терезу так выразительно, что и сказать невозможно.

— Это и есть виконт Огастес, как его там? — шепотом спросила миссис Молдертон Флемуэл а, который вел ее в столовую.

— Н-нет, то есть не совсем так,— отвечал этот великий авторитет,— не совсем так.

— Кто же он тогда?

— Тс-с! — произнес Флемуэл со значительным видом, говорившим, что он отлично знает, но никак не может открыть эту важную тайну по соображениям государственного порядка. А может, это кто-нибудь из министров знакомится таким образом с умонастроением народа?

— Мистер Спаркинс,— вне себя от радости сказала миссис Молдертон,— сядьте, пожалуйста, между дамами. Джон, поставьте стул для гостя между мисс Терезой и мисс Марианной.— Эти ее слова относились к слуге, который обыкновенно работал то за конюха, то за садовника; но так как надо было произвести на Спаркинса впечатление, то его заставили надеть белый галстук и башмаки, причесали и пригладили, чтобы он мог сойти за второго лакея.

Обед был превосходный, Горацио усиленно ухаживал за мисс Терезой, и все были настроены как нельзя лучше, кроме мистера Молдертона, который, зная наклонности своего шурина, терпел невыносимые мучения того рода, какие, если верить газетам, испытывают все живущие по соседству с кабаком, когда сиделец вешается на сеновале, что «гораздо легче вообразить себе, нежели описать».

— Флемуэл, давно ли вы виделись с вашим другом, сэром Томасом Нолендом? — спросил мистер Молдертон, искоса поглядывая на Горацио, чтобы проверить, какое впечатление произведет имя этого великого человека.

— Да нет, не так давно. А вот лорда Гоблтона я видел третьего дня.

— Вот как! Надеюсь, его милость в добром здоровье? — спросил Молдертон с живейшим участием. Едва ли нужно говорить, что до этой минуты он и не подозревал о существовании такой особы.

— О да, он здоров, вполне здоров. Отличный человек. Я его встретил в Сити и долго с ним разговаривал. Да, я с ним довольно близко знаком. Однако мне не удалось поговорить с ним как следует, потому что я торопился к одному банкиру — очень богатый человек и член парламента, с ним я тоже знаком довольно близко, можно даже сказать, очень близко.

— Знаю, о ком вы говорите,— с важностью изрек Молдертон, на самом деле зная на этот счет не больше самого Флемуэла.— Дело у него солидное.

Этим была затронута опасная тема.

— Кстати о деле,— вмешался мистер Бартон, сидевший наискосок от хозяина.— Один джентльмен, которого вы, Молдертон, очень хорошо знали еще до того, как вам удалось провести ту первую спекуляцию, на днях зашел к нам в лавку и…

— Бартон, положите мне, пожалуйста, одну картофелину,— прервал его несчастный хозяин дома, надеясь удушить рассказ в самом зародыше.

— Пожалуйста,— отвечал бакалейщик, нисколько не подозревая об умысле зятя,— и он мне сказал напрямик…

— Рассыпчатую, будьте добры,— опять прервал его Молдертон, дрожа за конец анекдота и опасаясь слова «лавка».

— Вот он и говорит, знаете ли,— продолжал преступник, передав картофелину,— и говорит: как идет ваше дело? А я ему говорю, так, шутя, вы же меня знаете, говорю ему: я своим делом не гнушаюсь, думаю, что и дело меня гнушаться не будет.

— Мистер Спаркинс,— начал хозяин, тщетно пытаясь скрыть тревогу,— стаканчик вина?

— С величайшим удовольствием, сэр.

— За ваше здоровье.

— Благодарю вас.

— Мы говорили в тот вечер,— продолжал хозяин, обращаясь к Горацио, отчасти с целью блеснуть ораторским дарованием нового знакомого, отчасти же в надежде заглушить анекдоты бакалейщика,— мы говорили тогда вечером о природе человека. Ваши доводы показались мне очень убедительными.

— И мне тоже,— сказал Фредерик. Горацио ответил любезным наклонением головы.

— Скажите, какого вы мнения о женщина, мистер Спаркинс? — осведомилась миссис Молдертон. Девицы жеманно улыбались.

— Мужчина,— ответил Горацио,— мужчина, бродит ли он среди светлых, веселых, цветущих долин второго Эдема или же в более унылых, бесплодных и, можно сказать, прозаических местах, с которыми мы волей-неволей должны мириться в наше время; мужчина в любых обстоятельствах, в любом месте — клонится ли он под бременем губительных вихрей арктической зоны, или иссыхает от зноя под лучами полуденного солнца,— мужчина без женщины одинок.

— Я очень рада слышать, что вы держитесь такого похвального образа мыслей, мистер Спаркинс,— сказала миссис Молдертон.

— И я тоже,— прибавила мисс Тереза. Горацио взглядом выразил, как он счастлив, а молодая особа покраснела.

— А я думаю так…— начал мистер Бартон.

— Я знаю, что вы хотите сказать,— прервал его Молдертон, решившись не давать больше хода своему родственнику,— и я с вами не согласен.

— Что такое? — спросил изумленно бакалейщик.

— Мне очень жаль, Бартон, что я расхожусь с вами во мнениях,— сказал хозяин таким решительным тоном, словно и в самом деле противоречил какому-то его утверждению,— но я не могу согласиться с тем, что считаю в высшей степени нелепым.

— Да ведь я хотел сказать…

— Вы меня не убедите,— сказал Молдертон с видом непреклонной решимости.— Никогда.

— А я не могу вполне согласиться с доводами мистера Спаркинса,— сказал Фредерик, вступая в бой вслед за папашей.

— Как! — воскликнул Горацио, который пустился рассуждать еще более отвлеченно и туманно, когда увидел, что дамы слушают его с восторженным изумлением.— Как! Разве следствие не есть результат причины? Разве причина не предшествует следствию?

— Вот в чем суть,— сказал Флемуэл.

— Разумеется,— сказал мистер Молдертон.

— Ибо, если следствие есть результат причины, а причина предшествует следствию, то вы ошибаетесь, насколько я понимаю,— прибавил Горацио.