Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пиквикского клуба В 2-х томах.

После совещания, длившегося минут десять, мистер Джинкс удалился к своему концу стола, а судья, предварительно откашлявшись, выпрямился в кресле и приготовился произнести речь, как вдруг вмешался мистер Пиквик.

— Простите, сэр, если я перебиваю вас, — сказал мистер Пиквик, — но, раньше чем вы начнете говорить и действовать согласно тому мнению, какое могли себе составить на основании данных здесь показаний, я должен заявить о своем праве быть выслушанным, поскольку я лично в этом заинтересован.

— Попридержите язык, сэр! — повелительно сказал судья.

— Я должен подчиниться, сэр, — сказал мистер Пиквик.

— Попридержите язык, сэр, — перебил судья, — или я прикажу вас вывести.

— Вы можете приказать своим подчиненным все, что вам угодно, сэр, — сказал мистер Пиквик. — Узнав на собственном опыте субординацию, какая ими соблюдается, я нимало не сомневаюсь, что любое ваше приказание будет исполнено, сэр, но беру на себя смелость, сэр, заявить, что я настаиваю на своем праве быть выслушанным, пока меня не вывели насильно!

— Пиквик и принцип! — воскликнул мистер Уэллер звучным голосом.

— Сэм, молчите, — сказал мистер Пиквик.

— Нем, как прорванный барабан, сэр, — ответил Сэм.

Мистер Напкинс устремил крайне изумленный взгляд на мистера Пиквика, проявившего столь необычайную смелость, и, казалось, собирался дать весьма гневную отповедь, но в это время мистер Джинкс дернул его за рукав и шепнул ему что-то на ухо. На это судья ответил вполголоса, и шепот возобновился. Джинкс, по-видимому, в чем-то его убеждал.

Наконец, судья, проглотив с кислой миной свое нежелание слушать, повернулся к мистеру Пиквику и резко спросил:

— Что вам угодно сказать?

— Во-первых, — начал мистер Пиквик, бросая сквозь очки взгляд, от которого даже Напкинс дрогнул, — во-первых, я желаю знать, на каком основании привели сюда меня и моего друга?

— Обязан я отвечать ему? — шепнул судья Джинксу.

— Я думаю, что вы лучше сделаете, если ответите, сэр, — шепнул Джинкс судье.

— Мне дана была под присягою информация, — сказал судья, — что есть основания опасаться дуэли, которую вы затеваете, а этот другой обвиняемый, Тапмен, ваш сообщник и подстрекатель. Посему… ну как, мистер Джинкс?

— Разумеется, сэр.

— Посему я постановляю вас обоих… мне кажется, я не ошибаюсь, мистер Джинкс?

— Разумеется, сэр.

— Э… э, что, мистер Джинкс? — раздражительно спросил судья.

— Найти поручителей, сэр.

— Именно. Посему я постановляю, как я уже начал говорить, когда меня перебил мой клерк… постановляю найти поручителей.

— Надежных поручителей, — прошептал Джинкс.

— Я потребую надежных поручителей, — сказал судья.

— Из жителей этого города, — прошептал Джинкс.

— Которые должны быть жителями этого города, — сказал судья.

— Пятьдесят фунтов каждый, — прошептал Джинкс, — и, конечно, домохозяева.

— Я потребую два залога по пятьдесят фунтов каждый, — сказал судья громко и с большим достоинством, — и поручители, конечно, должны быть домохозяева.

— Помилуй бог, сэр! — воскликнул мистер Пиквик, который, как и мистер Тапмен, был вне себя от изумления и негодования. — Мы совершенно чужие люди в этом городе. У меня нет ни одного знакомого среди здешних домохозяев, точно так же как нет ни малейшего намерения драться с кем бы то ни было на дуэли.

— Возможно… возможно… — промолвил судья, — не так ли, мистер Джинкс?

— Разумеется, сэр.

— Что вы имеете еще сказать? — осведомился судья.

Мистер Пиквик имел сказать многое и несомненно сказал бы, далеко не к своей выгоде и не к удовольствию судьи, если бы его в тот самый момент, когда он сделал свое заявление, не дернул за рукав мистер Уэллер, с которым он немедленно завязал столь оживленный разговор, что вовсе не слышал вопроса судьи. Мистер Напкинс не принадлежал к числу людей, способных повторять подобного рода вопросы, и посему, предварительно откашлявшись, он приступил к вынесению приговора, сопровождавшемуся почтительным и восхищенным молчанием констеблей.

Он приговаривал Уэллера уплатить штраф в два фунта за первое применение физического насилия и в три фунта за второе. Он приговаривал Уинкля к уплате штрафа в два фунта, а Снодграсса в один фунт и сверх того потребовал от них подписки в том, что они будут пребывать в мире с подданными его величества и, в частности, с его верноподданным слугой Дэниелем Граммером. Пиквика и Тапмена он уже обязал представить поручителей.

Как только судья умолк, мистер Пиквик с улыбкой, вновь засиявшей на его благодушной физиономии, шагнул вперед и сказал:

— Прошу прощенья у судьи, но не предоставит ли он мне несколько минут для конфиденциального разговора с ним по вопросу, чрезвычайно важному для него самого?

— Что? — сказал судья.

Мистер Пиквик повторил свою просьбу.

— Это в высшей степени необыкновенная просьба, — сказал судья. — Конфиденциальная беседа?

— Конфиденциальная беседа, — подтвердил мистер Пиквик, — но так как часть тех сведений, которые я желаю сообщить, получены от моего слуги, то я хотел бы, чтобы он при этом присутствовал.

Судья посмотрел на мистера Джинкса; мистер Джинкс посмотрел на судью; полицейские с изумлением посмотрели друг на друга. Мистер Напкинс вдруг побледнел. Может быть, этот Уэллер, в минуту раскаяния, желает раскрыть какой-нибудь тайный заговор, составленный против его жизни? Об этом страшно было подумать. Ведь он общественный деятель, и он побледнел еще больше, вспомнив Юлия Цезаря и мистера Персевела [94].

Судья снова посмотрел на мистера Пиквика и сделал знак мистеру Джинксу.

— Что вы думаете об этой просьбе, мистер Джинкс? — прошептал мистер Напкинс.

Мистер Джинкс, который хорошенько не знал, что о ней думать, и боялся промахнуться, нерешительно улыбнулся и, скривив губы, медленно покачал головой.

— Мистер Джинкс, вы осел! — торжественно сказал судья.

Услышав такое заключение, мистер Джинкс снова улыбнулся — улыбка вышла более бледной, чем в первый раз, — и шаг за шагом отступил в свой угол.

Мистер Напкинс в течение нескольких секунд обдумывал вопрос самостоятельно, а затем, встав с кресла и предложив мистеру Пиквику и Сэму следовать за ним, направился в маленькую комнату, которая сообщалась с камерой судьи. Предложив мистеру Пиквику удалиться в другой конец маленькой комнаты и придерживая рукой приоткрытую дверь, дабы иметь возможность отступить немедленно при малейшем намеке на враждебные действия, он выразил готовность выслушать сообщение.

— Приступаю прямо к делу, сэр, — сказал мистер Пиквик, — оно существенно затрагивает вас и ваше доброе имя. У меня есть все основания предполагать, сэр, что вы укрываете в своем доме грубого самозванца!