Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пиквикского клуба В 2-х томах.

Этот комплимент был двойным зарядом. Подразумевалось, что мистер Уэллер — особа весьма приятная и что у мистера Стиггинса клерикальная наружность. Он сразу произвел впечатление, и Сэм, на этом не останавливаясь, подошел к мачехе и поцеловал ее.

— Убирайтесь! — сказала миссис Уэллер, отталкивая его.

— Стыдитесь, молодой человек! — сказал джентльмен с красным носом.

— Ничего обидного, сэр, ничего обидного! — отозвался Сэм. — Впрочем, вы совершенно правы — не годится так делать, если мачеха молода и хороша собой, не правда ли, сэр?

— Все это суета, — сказал мистер Стиггинс.

— Ах, это верно! — сказала миссис Уэллер, поправляя чепец.

Сэм тоже так думал, но промолчал.

Заместитель пастыря, казалось, был далеко не в восторге от появления Сэма, а когда рассеялось первое возбуждение, вызванное комплиментом, даже у миссис Уэллер вид был такой, словно она могла обойтись без него, не испытывая ни малейшего неудобства. Однако Сэм был здесь, и так как его нельзя было приличным образом выставить за дверь, то все трое уселись пить чай.

— А как поживает отец? — спросил Сэм.

Услышав этот вопрос, миссис Уэллер воздела руки и закатила глаза, будто тема была слишком мучительна, чтобы ее затрагивать.

Мистер Стиггинс застонал.

— Что такое с этим джентльменом? — осведомился Сэм.

— Он скорбит о пути, по которому идет ваш отец, — ответила миссис Уэллер.

— О, вот как! Неужели? — сказал Сэм.

— И у него есть на то основания, — с важностью добавила миссис Уэллер.

Мистер Стиггинс взял еще гренок и тяжко застонал.

— Он ужасный грешник, — сказала миссис Уэллер.

— Сосуд гнева! — воскликнул мистер Стиггинс.

Он откусил большой кусок гренка и снова застонал.

Сэм ощутил настоятельную потребность дать преподобному мистеру Стиггинсу какой-нибудь повод для стонов, но сдержал свои чувства и только спросил:

— Что же натворил старик?

— Натворил, вот именно! — подхватила миссис Уэллер. — О, у него каменное сердце! Каждый вечер этот превосходный человек, — не хмурьтесь, мистер Стиггинс, я не могу не сказать, что вы превосходный человек, приходит и просиживает здесь часами, а на него это не производит ни малейшего впечатления.

— Вот это странно, — сказал Сэм. — На меня это производило бы очень сильное впечатление, будь я на его месте, я в этом уверен.

— Дело в том, мой юный друг, — торжественно сказал мистер Стиггинс, — что у него черствое сердце. О мой юный друг, кто бы мог противостоять мольбам шестнадцати наших любезнейших сестер и отклонить их просьбу о пожертвовании для нашего благородного общества, которое снабжает негритянских младенцев Вест-Индии фланелевыми жилетами и душеспасительными носовыми платками!

— А что такое душеспасительный носовой платок? — спросил Сэм. — Я никогда не слыхал о таких предметах.

— Платок, который соединяет удовольствие с назиданием, мой юный друг, — ответил мистер Стиггинс, — платок, на котором отпечатаны избранные изречения с картинками.

— Знаю! — сказал Сэм. — Этакие платки развешаны в бельевых магазинах, и на них напечатаны просьбы о подаянии и все такое?

Мистер Стиггинс принялся за третий гренок и утвердительно кивнул головой.

— Так он не пошел на уговоры этих леди? — спросил Сэм.

— Сидел и курил свою трубку и назвал негритянских младенцев… как он их назвал? — осведомилась миссис Уэллер.

— Маленькими мошенниками, — ответил глубоко огорченный мистер Стиггинс.

— Назвал негритянских младенцев маленькими мошенниками, — повторила миссис Уэллер.

И оба испустили стон, вызванный зверским поведением старого джентльмена.

Великое множество прегрешений подобного же рода могло бы еще обнаружиться, да только все гренки были съедены, чай стал очень жидок и Сэм не выражал ни малейшего желания уйти, а потому мистер Стиггинс вдруг вспомнил о весьма важном свидании с пастырем и удалился.

Едва была убрана чайная посуда и зола выметена из камина, как лондонская карета доставила мистера Уэллера-старшего к двери дома, ноги доставили его в буфетную, а глаза возвестили о присутствии сына.

— Эй, Сэмми! — воскликнул отец.

— А, старый греховодник! — крикнул сын.

И они обменялись крепким рукопожатием.

— Очень рад тебя видеть, Сэмми, — сказал старший мистер Уэллер, — но как ты поладил с мачехой — это для меня тайна. Дал бы ты мне этот рецепт, вот все, что я могу сказать.

— Тише, старик! — сказал Сэм. — Она дома.

— Она не услышит, — возразил мистер Уэллер, — после чаю она всегда отправляется вниз и ругается там часа два; стало быть, мы сейчас промочим горло, Сэмми.

С этими словами мистер Уэллер приготовил два стакана грогу и извлек две трубки. Отец и сын уселись друг против друга: Сэм по одну сторону камина, в кресло с высокой спинкой, а мистер Уэллер-старший по другую, в мягкое кресло, и оба стали наслаждаться со всей подобающей серьезностью.

— Был здесь кто-нибудь, Сэмми? — бесстрастно спросил мистер Уэллер-старший после продолжительного молчания.

Сэм выразительно кивнул.

— Молодец с красным носом? — осведомился мистер Уэллер.

Сэм снова кивнул.

— Любезнейший он человек, Сэмми, — сказал мистер Уэллер, энергически дымя трубкой.

— Похоже на то, — отозвался Сэм.

— Ловкач по денежной части, — сказал мистер Уэллер.

— Вот как? — сказал Сэм.

— В понедельник берет взаймы восемнадцать пенсов, а во вторник приходит за шиллингом, чтоб для ровного счета было полкроны; в среду приходит еще за полкроной, чтобы для ровного счета вышло пять шиллингов; и все время удваивает, пока не доберется до пяти фунтов, вроде как эти расчеты в учебнике арифметики о гвоздях и лошадиных подковах, Сэмми.

Сэм кивком головы дал понять, что припоминает задачу, на которую сослался родитель.

— Вы так и не подписались на фланелевые жилеты? — спросил Сэм после новой паузы, посвященной куренью.

— Конечно, нет! — ответил мистер Уэллер. — На что нужны фланелевые жилеты юным неграм за океаном? Но вот что я тебе скажу, Сэмми, — добавил мистер Уэллер, понижая голос и перегибаясь через каминную решетку, — я бы подписался с удовольствием на смирительные рубахи кой для кого здесь, на родине.

Произнеся эти слова, мистер Уэллер медленно принял прежнюю позу и глубокомысленно подмигнул своему первенцу.

— А это и в самом деле чудная фантазия — посылать носовые платки людям, которые не знают, что делать с ними! — заметил Сэм.

— Они вечно занимаются такой чепухой, Сэмми, — отозвался его отец. — В прошлое воскресенье иду я по дороге, и кого же вижу у двери часовни? Твою мачеху с синей тарелкой в руке! И в тарелке, пожалуй, не меньше двух соверенов мелкой монетой, Сэмми, все по полпенни, а когда народ стал выходить из часовни, пенсы так и посыпались, и ты бы не поверил, что глиняная тарелка может выдержать такую тяжесть. Как ты думаешь, на что они собирали?