Льюис Уоллес - Вечный странник, или Падение Константинополя

Хорошо, что душевная боль не бывает непрерывной; в противном случае никто бы не прожил долго; а если облегчение приносит сон, это только к лучшему.

На следующий день граф явился во Влахерн рано.

— Прошу прощения, повелитель! — произнес он в ответ на вопрос, читавшийся в глазах императора. — Мне вчера просто необходима была прогулка верхом. Меня очень томит заточение в городе. Я весь день провел в седле.

Его повелитель, добрый и благодушный, отвечал:

— Как бы я хотел разделить ее с тобой, граф.

И тем положил конец делу. С княжной все оказалось сложнее. Император превзошел себя в благорасположенности, она же — в очаровании. Вечером он написал письмо Магомету и остаток ночи провел, бродя по саду.

Так тянулись недели и месяцы, настал март — а потом и ночь двадцать пятого числа, когда по приказу султана он должен был явиться в Белый замок; промежуток этот был заполнен нерешительностью, стыдом и самообвинениями. Кто может сказать, какие планы избавления он строил? Самоубийство он отложил в сторону как самый последний выход. Был также соблазн порвать с Магометом, набраться смелости и поговорить с императором. В свете надвигающейся войны это был бы воистину христианский поступок, а помимо подтверждения его нынешних симпатий, он получил бы право украсить свой шлем знаком благоволения княжны. Однако одно опасение не давало ему поступить так. Магомет — и в случае победы, и в случае поражения — потребует от него объяснений, возможно, призовет к ответу. Он слишком хорошо знал султана. Из всех планов самым выполнимым представлялся побег. Имелись ворота, он был их хранителем, а за воротами — солнечное итальянское побережье и отцовский замок. На море и морской переход он смотрел, будто усталый узник на зеленые долы, и видел в них только радость странствия и свободу действий. Добро пожаловать, и слава тебе, Господи! Не раз и не два он относил самые ценные свои вещи на галеру и запирал в каюте. Увы! Руки его были связаны. Жизнь в Константинополе теперь проходила для него под знаком двух светил, княжны Ирины и Христа, — и они, безусловно, имели свое слово в его рассуждениях.

Переходя мыслями от одного замысла к другому, он тем самым лишь скрывал течение времени. Он плыл по течению — а впереди, причем уже близко, грохотал гром грядущих событий; тем не менее он так и плыл.

В этом состоянии — как самый обласканный и самый несчастный человек в Константинополе — он получил из рук Али распоряжение султана.

Настал час принимать решение. Изнуренный, истерзанный стыдом и злобой на самого себя, он решил поторопить развязку.

Граф явился в замок, где его немедленно провели к султану; кстати, не испытывай он столь неколебимой решимости, поспешность действий повелителя наверняка вызвала бы у него обоснованную тревогу.

Первый же взгляд подтвердил, что Магомет живет по-походному; при всей своей склонности к эпикурейству в мирные времена, во время войны Завоеватель проявлял подобающее солдату равнодушие к роскоши. Иными словами, если говорить о быте, то он в старом замке был вполне непритязательным.

Лампа, закрепленная на стене рядом с дверью приемной залы, силилась рассеять мрак узкого прохода; свет являл глазу младшего церемониймейстера, вооруженного стража и двух пышно разодетых дежурных пажей. Передав церемониймейстеру меч, граф помедлил у двери, пока о нем докладывали; в то же время он заметил, как из соседних покоев вышел человек, с ног до головы одетый в черный бархат, — за ним по пятам следовал слуга. Это был индийский князь.

Загадочный персонаж медленно приближался, устремив глаза в пол; ноги в бархатных башмаках ступали беззвучно. Он глубоко ушел в размышления. При предыдущих встречах он производил на Корти благоприятное впечатление, но сейчас графа охватило отвращение с примесью сомнений и подозрений. Осмыслить эту перемену он не успел. Возможно, истоком ее было некое предчувствие — иногда случается, что наитие помогает нам понять, кто перед нами, друг или враг; но куда вероятнее она проистекала из любопытных россказней, гулявших по Константинополю; узнав князя, граф тут же вспомнил о связи между княжной и Лаэль, о том, что князь ее бросил, что было особенно странно в свете редкостной его к ней привязанности. Вспомнил он и о том, что в городе почти все считали князя жертвой великого пожара. Что это может означать? Что он за человек?

Слуга нес нечто, завернутое в зеленую шелковую ткань, расшитую золотом.

Приблизившись, князь поднял глаза, остановился, улыбнулся и произнес:

— Граф Корти, или эмир Мирза, — с кем я имею честь разговаривать?

Корти почувствовал себя оскорбленным, но тем не менее покраснел от стыда — это приветствие с новой силой высветило всю двусмысленность его положения. Однако способности мыслить он не лишился и тут же отметил, сколь князь явно является советником султана.

— Прежде чем дать ответ, я должен выслушать повелителя своего Магомета, — отвечал он бесстрастно.

Князь тут же исполнился дружелюбия.

— Отличный ответ, — похвалил он. — Рад, что мое мнение о вас оправдалось. Задача вам выпала нелегкая, но вы исполнили ее мастерски. Его величество султан Магомет неоднократно благодарил меня за то, что я предложил именно вас для ее выполнения. Ему не терпится видеть вас. Войдем вместе.

Магомет в доспехах сидел у стола — на нем находились обнаженный ятаган, ярко горящая лампа и две большие развернутые карты. На одной из них граф опознал Константинополь и его пригороды — карта была составлена на основе его наблюдений.

Чуть позади стояли два визиря, Халиль-паша и его соперник Саганос-паша, а также мулла Курани и шейх Акшем-Седдин. Проповеди муллы многое сделали для того, чтобы воспламенить фанатизм в сердцах мусульман, подданных султана. Все четверо стояли в обычных для турецких царедворцах позах, приличествующих в присутствии владыки, — наклонив головы и сложив руки на животе. Если они и поднимали глаза от пола, то лишь чтобы бросить вокруг быстрый взгляд и опустить их снова.

— Здесь общий замысел, которым вам предстоит руководствоваться, — обратился Магомет к своим советникам, опуская кончики пальцев правой руки на незнакомую графу карту, — голос его был исполнен серьезности. — Возьмите ее и за сегодняшний вечер сделайте копии; если звезды нас не обманут, утром я отправлю на противоположный берег каменщиков и их подручных.

Советники поклонились — трудно сказать, у кого из них поклон получился ниже.

Бросив пронзительный взгляд на Халиля, повелитель осведомился:

— Я правильно понял, что ты лично проверил точность карты?

Халиль еще раз поклонился и ответил:

— Мой повелитель может положиться на меня.