Джамбаттиста Вико - Основания новой науки об общей природе наций

Скалигер показал, что почти все сравнения Гомер берет из мира зверей или лесов; однако следует допустить, что это было необходимо Гомеру для того, чтобы сделать себя более понятным народу дикому и лесному; а так как ему это настолько удалось, что его сравнения несравненны, то они принадлежат, несомненно, уму невоспитанному и не просвещенному какой-либо Философией. Не могла также зародиться в душе очеловеченной и разжалобленной какой-нибудь Философией та лютость и дикость стиля, с которым Гомер описывает столь многочисленные и разнообразные кровопролитные сражения, многочисленные и разнообразные способы странных и жестоких видов убийства, составляющих главным образом всю возвышенность «Илиады». Кроме того, то постоянство, которое основывается и закрепляется изучением Мудрости Философов, не могло изобрести столь легкомысленных Богов и Героев: одни из них при каждом доводе, приводящем противоположные соображения, успокаиваются и стихают, хотя только что были взволнованы и потрясены. Другие в пылу самого неистового гнева, вспоминая что-нибудь жалостливое, разражаются жесточайшими слезами. (Совершенно так же из времен вернувшегося варварства Италии, в конце которого выступил Данте, Тосканский Гомер, воспевавший только исторические факты, у нас есть сообщение, что Кола ди Риенцо 538– его Жизнеописание, как мы говорили выше, живо изображает такие же нравы, как нравы Героев Греции в рассказах Гомера – разливается в безудержных слезах при упоминании о несчастном положении Рима тех времен, когда он был подавлен могущественными, – и сам Кола ди Риенцо и те, кто с ним рассуждал на эту тему.) Третьи, наоборот, мучимые величайшим горем, совершенно забывают свои несчастья, если им предстоит что-нибудь радостное, как, например, мудрому Улиссу – трапеза у Алкиноя, и целиком предаются веселью. Четвертые, совершенно тихие и спокойные, при невинном слове кого-нибудь другого; если оно приходится им не по нраву так обижаются и впадают в такой слепой гнев; что угрожают сказавшему немедленной и ужасной смертью: таков Ахилл; принимающий в своем шатре Приама (который ночью; под руководством Меркурия; пришел к нему совершенно один через лагерь Греков; чтобы выкупить труп Гектора; как мы говорили об этом в другом месте) и допускающий его к своему столу; и из-за одного не понравившегося ему слова сожаления о столь доблестном сыне; которое непреднамеренно сорвалось с уст несчастнейшего отца; Ахилл забывает самые священные законы гостеприимства и отбрасывает оказанное ему доверие (ведь Приам пришел к нему совершенно один, так как полагался лишь на него одного); он ничуть не растроган многочисленными и тяжкими несчастиями этого Царя; состраданием к этому Отцу почтением к этому старцу; он совершенно не задумывается об общей судьбе; которая больше всего другого может вызвать сочувствие; – наоборот; он впадает в животный гнев и угрожает раздробить Приаму голову И в то же самое время он безбожно упрямится; не желая простить личную обиду нанесенную ему Агамемноном (ведь если даже обида эта и очень серьезна; все же несправедливо было мстить за нее разорением своей родины и гибелью всей своей нации); и ощ носящий в себе судьбу Трои; радуется тому как погибают Греки; жестоко избиваемые Гектором; ни сострадание к родине; ни слава нации не побуждают его прийти к ним на помощь, и он приносит ее в конце концов только для того, чтобы утолить свое личное горе; когда Парис 539убил его любимого Патрокла. А об отнятой у него Брисеиде он продолжает беспокоиться даже после своей смерти; до тех пор пока несчастная и прекраснейшая царственная девушка Поликсена из разоренного дома еще недавно богатого и могущественного Приама; ставшая несчастной рабыней; не была принесена в жертву на его могиле и не напоила его жаждущий мщения прах последней каплей своей крови. Не говорим уже вовсе о том, что совершенно непонятно, как мог серьезный и привыкший мыслить Философ заниматься придумыванием тех многочисленных бабьих сказок для детей, которыми Гомер наполнил другую свою поэму – «Одиссею».

Такие нравы, грубые, невоспитанные, свирепые, дикие, непостоянные, неразумные или неразумно-упрямые, легкомысленные и глупые, какими мы их показали в Книге II, в «Короллариях о Героической Природе», могут принадлежать только людям, по слабости ума – почти что детям, по силе воображения – как бы женщинам, по пылу страстей – как бы самым неистовым юношам. Поэтому приходится отрицать у Гомера всякую Тайную Мудрость. Все рассмотренное здесь – материал, из которого начинают возникать сомнения, ставящие нас в необходимость произвести Исследование об Истинном Гомере.

Такова была предполагавшаяся до сих пор Тайная Мудрость Гомера. Теперь коснемся его Родины, о которой спорили почти все города Греции, причем не было недостатка и в таких мнениях, которые хотели сделать Гомера Итальянским Греком (над доказательством этого напрасно трудился Леоне Алаччи, «De Patria Homeri»). Но так как у нас нет, конечно, Писателя более древнего, чем Гомер (как это решительно утверждает Иосиф Флавий против Грамматика Апиона), и так как Писатели появились лишь через много лет после него, то мы принуждены при помощи нашей Метафизической Критики открыть истину и относительно века и относительно Родины Гомера, рассматривая его как Создателя Греческой Нации, каким его и считали до сих пор.

Гомер, автор «Одиссеи», происходил, несомненно, из западной Греции, и притом с юга. Это удостоверяет нам то золотое место 540, где Алкиной, царь Феакийцев (ныне остров Корфу), предоставляет собирающемуся уезжать Улиссу хорошо оснащенный корабль своих подданных, которые, как он говорит, настолько опытные моряки, что они могли бы, если ему понадобится, довезти его до Эвбеи (ныне Негропонта): те, кому случайно пришлось ее увидеть, говорили, что она очень далека (как бы Ultima Thule греческого мира). Это место с очевидностью показывает, что Гомер, автор «Одиссеи», отличен от автора «Илиады», так как Эвбея не слишком далека от Трои [225], которая находилась в Азии на берегу Геллеспонта, там, где у чрезвычайно узкого пролива ныне стоят две крепости: до сих пор они называются Дарданеллы и вплоть до наших дней сохраняют происхождение от слова «Дардания» – древняя область Трои.

И несомненно, у Сенеки 541мы читаем, что среди Греческих Грамматиков был знаменит вопрос о том, принадлежали ли «Илиада» и «Одиссея» одному и тому же Автору. Спор греческих городов за честь иметь Гомера своим гражданином происходит оттого, что почти каждый из них замечал в его Поэмах свои простонародные слова, способы выражения и диалектные особенности: сказанное здесь послужит нам для Открытия Истинного Гомера [226].