Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 2 [litres]

Вечером я был на панихиде в Большой дворцовой церкви. В среде царской семьи видел, кроме герцога и герцогини Эдинбургских, вновь прибывших наследного принца Мекленбург-Шверинского с супругой Анастасией Михайловной и принца Баденского [Вильгельма]. Вынос тела в крепость отложен на субботу.

В городе деятельно продолжаются розыски: говорят, что арестовано еще много личностей и открыты новые склады взрывчатых составов.

6 марта. Пятница.Утром было у государя совещание по вопросу о том, каким судом судить извергов, участвовавших в последнем зверском злодействе: военным или в Особом присутствии Сената. В совещании участвовали: великий князь Владимир Александрович, министры юстиции, внутренних дел, двора, статс-секретарь Валуев, князь Урусов и я. Набоков обстоятельно изложил доводы в пользу предания суду Сената; с ним уже заранее все мы были согласны; даже великий князь Владимир Александрович поддержал его. [Только граф Адлерберг, по своему обычаю, что-то ворчал.] Государь не возражал по существу дела, но настаивал на сокращении сроков, узаконенных в судебной процедуре. Впрочем, и Набоков предложил некоторые меры к возможному ускорению дела.

Когда вышли мы из государева кабинета, в Малахитовой гостиной уже собралась вся царская семья, чтобы вместе идти в церковь на утреннюю панихиду. Приехали из-за границы великие князья Сергей Александрович и Павел Александрович и Николай Николаевич (старший) с обоими своими сыновьями.

Вечером я был опять на панихиде.

7 марта. Суббота.Крайне утомительный день. По случаю назначенного выноса тела покойного императора из Зимнего дворца в крепость я приехал во дворец к 9½ часам, присутствовал при приеме государем депутаций от полков, шефом которых был усопший император; затем, при перенесении царских регалий в церковь и, не имея силы выстоять всю обедню, выжидал окончания ее в Александровской зале. Вынос тела вместо 11 часов, как было назначено, начался на исходе 12-го. Государь шел за гробом пешком на всем длинном пути через Николаевский и Тучков мосты и кругом крепости через весь Александровский парк в Иоанновские ворота. Разумеется, за ним шли также пешком и все великие князья, иностранные принцы и свита. Погода была не холодная (градуса 2 выше нуля), но при сильном морском ветре, так что мы шли по лужам или по рыхлому снегу и устали порядком. По крайней мере для меня, после недавних болей ноги, это пешеходное передвижение было крайне тяжело, так что во время панихиды в Петропавловском соборе я уже не в силах был стоять; удалился в темный угол церкви, присел на кучу сложенных тут шуб и шинелей и потом едва мог встать на ноги. Вся церемония совершилась благополучно и в порядке, вопреки ходившим в публике разным зловещим предсказаниям о готовившихся новых покушениях.

В газетах напечатана циркулярная депеша Гирса, в которой выражается намерение нового императора продолжать миролюбивую политику своего родителя. Можно полагать, что заявление это произведет в Европе успокоительное действие и поддержит наш денежный курс, который в последнее время начал падать.

8 марта. Воскресенье.Сегодня, ровно неделю спустя после катастрофы 1 марта, в 2 часа пополудни назначено было заседание Совета министров под личным председательством нового императора. Тогда только, когда мы съехались в Зимний дворец, узнал я цель совещания. Предстояло обсудить окончательно представленное еще покойному государю и предварительно одобренное им заключение секретной комиссии, состоявшей под председательством бывшего наследника цесаревича, нынешнего императора, по представленной министром внутренних дел графом Лорис-Меликовым обширной программе новых законодательных вопросов, разработку которых имелось в виду возложить на особую комиссию с участием призванных из губерний представителей земства. В означенной секретной комиссии участвовали, кроме самого графа Лорис-Меликова, Валуев, князь Урусов, Абаза, Набоков и, кажется, еще несколько лиц. Дело велось в строгой тайне, но частным образом было известно, что в секретной комиссии предположения графа Лорис-Меликова были одобрены и составленный в этом смысле журнал последнего заседания утвержден покойным императором утром рокового дня 1 марта, за несколько часов до ужасного события. Для окончательного же решения такого важного дела предполагалось собрать в среду 4 марта Совет министров. Заседанию этому не суждено было состояться, и вот оно осуществилось только теперь, уже под председательством нового императора.

В числе собравшихся увидели мы не без некоторого недоумения еще двух новых лиц: генерал-адъютанта графа Сергея Григорьевича Строганова и генерал-адъютанта графа Эдуарда Трофимовича Баранова. Были также трое великих князей: Константин Николаевич и Михаил Николаевич и Владимир Александрович (примечательно отсутствие великого князя Николая Николаевича). Когда все уселись за длинный стол, государь объявил нам о предмете совещания и приказал графу Лорис-Меликову прочесть журнал бывшей секретной комиссии. [Можно было полагать, что мера эта уже наполовину одобрена новым императором, лично участвовавшим в прежнем совещании. Однако же с первых слов, сказанных им, мы уже могли заметить в нем колебание и опасение; можно догадываться, что на него уже повлияли тлетворные советы Победоносцева и других подобных ему реакционеров.] Только выслушав это чтение, большинство членов совета узнало сущность дела, подлежавшего обсуждению. Первоначально казалось, что заседание наше будет одной формальностью, так как дело получило уже высочайшее одобрение как почившего царя, так и ныне царствующего государя, председательствовавшего в секретной комиссии и подписавшего ее заключение. Однако же вышло совсем иное, совершенно неожиданное для многих из нас.

Первым, к кому обратился государь с предложением высказать свое мнение, был граф Строганов. С первых слов его разрешилось наше недоумение относительно цели его присутствия в нашей среде: стало ясным, что в лице его появляется авторитетный представитель оппозиции против мнимого либерализма проводимых Лорис-Меликовым государственных мероприятий. Нежданно-негаданно услышали мы, что в предложенной программе мирных законодательных работ прозреваются призраки революции, конституции и всяких бед.

Выслушав с заметным сочувствием ультраконсервативную речь старого реакционера, государь обратился к Валуеву, который произнес красноречивую речь, конечно, в пользу обсуждаемых предположений. Как участник бывшей секретной комиссии, не мог он говорить иначе. Затем пришла моя очередь. Находя невозможным входить в обсуждение дела по существу, я высказал лишь убеждение в необходимости новых законодательных мер для довершения оставшихся недоконченными великих реформ почившего императора. Что касается самого порядка ведения работ при содействии представителей земства, то я напомнил, что почти все прежние реформы разрабатывались также с участием представителей местных интересов, и никаких неудобств от того не замечалось. В заключение высказано мною, что в настоящий момент более чем когда-либо своевременно возвестить предположенную программу законодательной деятельности – вслед за сделанным заявлением о направлении международной политики. Заявление это уже произвело весьма благоприятное впечатление в Европе; теперь Россия ждет такого же благотворного возвещения царской воли по внутреннему благоустройству государства. Оставить это ожидание неудовлетворенным гораздо опаснее, чем предложенный призыв к совету земских людей.