Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 2 [litres]

Сегодня вечером жена возвратилась из своей поездки в Петербург и Чернигов.

14 февраля. Воскресенье.Получил два любопытных письма от генерала Баранцова и Кавелина. Оба они воспользовались случаем (поездкою моей жены), чтобы сообщить мне такие сведения, о которых писать по почте невозможно. Баранцов пишет о каком-то странно составленном комитете под председательством генерал-адъютанта графа Баранова, для проверки за прежние годы расходов Военного министерства. Комиссия, как кажется, имеет целью расследовать, не было ли излишних и напрасных расходов, и приступила для первого раза к разбору смет артиллерийского ведомства. Баранцов полагает, что комиссия не нашла и не найдет ничего, что могло бы оправдать распускаемые гнусные клеветы насчет этого управления.

Кавелин же в длинном письме изображает настоящее хаотическое положение России, самодурство теперешних заправил, общее неудовольствие; но в конце концов приходит к тому заключению, что настоящий момент есть эпоха нашего перерождения; что русское общество будто бы приучается самостоятельно мыслить и ни на кого, кроме самого себя, не надеяться и не рассчитывать. «Почти все убеждены, – говорит он, – что самодержавие кончило свои дни».

Сам Кавелин не разделяет этого мнения; он, как и прежде, убежден в возможности и даже необходимости сохранения в России самодержавия, но в другой, более разумной обстановке. «Так или иначе, при нас или после нас, а правда возьмем свое. Я не верю в попечительное, отечески о нас пекущееся Провидение; но твердо верю в логику фактов, которая с железною, беспощадною последовательностью проводит в жизнь законы явлений и выводы из данных, не останавливаясь ни перед чем в мире».

В этих строках высказывается Кавелин во всем его свете как идеалист, вечно юный умом и сердцем.

19 февраля. Пятница.Газеты всей Европы наполнены толками по поводу неудачных и странных речей Скобелева – петербургской и парижской [131] 12 января 1882 года генерал Скобелев на обеде в ресторане Бореля в честь годовщины штурма и взятия Геок-Тепе произнес речь, носившую славянофильский характер и направленную против Германии и Австро-Венгрии. Управляющий Министерством иностранных дел Гирс передал австрийскому правительству изъявления своего сожаления по поводу этой застольной речи. В начале февраля к находившемуся в Париже Скобелеву явилась делегация сербских студентов с благодарностью за речь, произнесенную 12 января. В ответ на это Скобелев снова выступил с заявлением, направленным против немцев. – Прим. ред. .

Не могу себе объяснить, что побудило нашего героя к такой выходке. Трудно допустить, чтобы то была простая невоздержность на язык, необдуманная, безрассудная болтовня. С другой же стороны, неужели он намеренно поднял такой переполох во всей Европе только ради ребяческого желания занять собою внимание на несколько дней? Конечно, подобная эксцентрическая выходка не может встревожить ни берлинское, ни венское правительства при существующих отношениях между тремя империями.

Тем не менее самое возбуждение общественного мнения такими речами, какие произнесены Скобелевым, выказывает больное место в настоящем политическом положении Европы и те черные точки, которых надобно опасаться в будущем. Любопытно знать, как отнесутся к выходкам Скобелева в Петербурге.

В «Инвалиде» продолжают появляться приказы о переменах в формах обмундирования. Теперь дошла очередь и до нас – Свиты государевой. Нас, генерал-адъютантов, также переодевают по образцу кучерскому.

25 февраля. Четверг.Несколько дней тому назад Головнин прислал мне целую коллекцию печатных записок по вопросу о преобразовании реальных училищ и просил меня сообщить ему мое мнение по этому предмету. Дело это мне близкое и всегда меня интересовало; поэтому я охотно и добросовестно исполнил желание моего корреспондента. Рассмотрев внимательно присланные записки, в которых изложены собранные Министерством народного просвещения отзывы разных лиц, я с удовольствием нашел в них почти единогласное подтверждение моего мнения, высказанного при самом рассмотрении проекта графа Толстого десять лет тому назад: сочиненные им тогда реальные училища никуда не годны из-за того, что им придан характер специально-прикладной, или профессиональный. Граф Толстой и компания имели главною целью унизить реальное образование и не допустить, чтоб оно могло стать в конкуренцию с излюбленным им классическим курсом гимназий. Надо отдать справедливость – цель эта достигнута вполне.

Напечатанные теперь мнения о том, в чем именно должно заключаться преобразование реальных училищ, отличаются крайним разнообразием; но огромное большинство голосов находит необходимым дать этим заведениям характер общеобразовательный, а не профессиональный. Исходя из того же начала, я изложил свои предположения по этому вопросу, с приложением даже расписания уроков; сегодня отправил длинное письмо Головнину. Полагаю, что оно будет показано барону Николаи.

1 марта. Понедельник.Вот минул ровно год со времени страшного события, которое до сих пор представляется в памяти каким-то чудовищным кошмаром. Только год, и сколько уже перемен с тех пор, сколько тяжелых, грустных впечатлений, какое изменение в общем настроении и духе времени! Что может значить в судьбах многих миллионов исчезновение одной личности и появление другой на ее месте!

В эту первую годовщину несчастного события я со своею семьей ходил утром в Алупку к обедне, после которой была панихида. Церковь была полна; много было простого народа, рабочих; и в этой простой, скромной обстановке молитва об успокоении души царя-освободителя, царя-мученика отзывалась в сердце несравненно глубже, чем пышные, официальные церемонии при дворе.

6 марта. Суббота.Генерал-адъютант Ванновский прислал мне при письме печатный экземпляр справки, составленной по его приказанию по поводу печатавшихся газетных статей о чрезвычайном будто бы увеличении в течение последнего двадцатилетия в военном ведомстве личного состава управлений и переписки. В письме упомянуто, что государь, по представлении ему этой справки, повелел разослать экземпляры членам бывшей под председательством генерал-адъютанта графа Коцебу комиссии и напечатать в «Инвалиде».

Справка эта, разумеется, приводит к выводу, совершенно противоположному тем нареканиям, которые столько раз уже поднимались на Военное министерство (то есть против меня) относительно мнимого усложнения администрации, развития бюрократизма, расположения переписки, централизации и т. д., и т. д. На поверку выходит совершенно наоборот: в центральных управлениях (в министерстве) за означенный период число чинов убавилось с 1575 до 1266, а число бумаг, входящих и исходящих вместе – с 633 887 до 517 414 (в 1875 году, то есть перед последней войной, было даже всего 454 072). В военно-окружных же управлениях сравнительно с упраздненными управлениями, существовавшими в 1861 году, число чинов убавилось с 4202 до 2890.