Клара Ремюза - Мемуары госпожи Ремюза

Затем следует целый ряд поэтов [119], которые были в большей или меньшей степени учениками Делиля и, научившись у него изящно рифмовать, прославляли прелести деревни, простых удовольствий и покоя – под звуки пушечных выстрелов, раздававшихся по воле Бонапарта от одного конца Европы до другого. Я не стану заниматься перечислением их имен, это можно найти повсюду.

Исторических произведений было немного; наступали времена, которые надо было описывать с силой, а на это никто не решался. К несчастью, всем надоел тот легкий и насмешливый тон философии прошлого века, который разрушал все верования посредством насмешки, клеймил все самые серьезные вещи в жизни и создал нетерпимую и насмешливую догму из отсутствия религии. Пережитые несчастья начинали отталкивать от неверия; человеческий разум направлялся на лучшую дорогу, по которой следовал всегда, хоть и несколько медленно [120].

Искусство, которое не так нуждается в свободе, как литература, продолжало развиваться. Но я уже говорила в другом месте, что и на искусстве сказалось общее стеснение. Среди наших самых знаменитых художников можно назвать Давида, который, к сожалению, испортил свою репутацию, отдавшись самым отвратительным заблуждениям революционного опьянения. В 1792 году он отказался написать портрет Людовика XVI, потому что не желал, чтобы его кисть «изображала черты тирана»; но он очень охотно подчинялся Бонапарту и рисовал его во всех видах.

Затем следуют: Жерар, написавший множество исторических портретов, бессмертную «Битву при Аустерлице» и, недавно, «Въезд Генриха IV в Париж», – все эти работы вызвали чисто французские патриотические чувства, Жираде, известный чистотой рисунка и смелостью композиции, Гро, чьи картины в высшей степени драматичны, Герен, кисть которого заставляет трепетать все тонкие струны души, Изабе, столь искусный и остроумный в своих миниатюрах, и множество других во всех родах живописи.

Император покровительствовал им всем. Живопись прониклась сюжетами, которые воодушевляли кисть художников; деньги раздавались щедрой рукой. Революция доставила художникам место в обществе, они заняли приятное, а иногда и выгодное положение, оказывали влияние на развитие роскоши. Таким образом, воодушевляясь поэтическими сторонами нашей Революции и Империи, художники извлекали из них выгоды. Бонапарт мог, конечно, охладить выражение сильных чувств, но он возбуждал воображение, а этого достаточно для большинства поэтов и для всех художников.

Развитие наук не прерывалось, поскольку они не вызывают никакого недоверия и полезны для всякого правительства. Французский Институт объединил людей очень выдающихся. Бонапарт покровительствовал им всем; он обогатил многих из них, наградил новыми отличиями, некоторых ввел в Сенат. Мне кажется, это значило оказать честь этому учреждению, и сама эта идея не лишена величия. Притом ученые в его царствование не проявляли большей независимости, чем другие представители общества. Один только Лагранж, которого Бонапарт сделал сенатором, держался, тем не менее, вдали от него; но Лаплас, Ласепед, Монж, Бертоле, Кювье и некоторые другие принимали его милости очень охотно и платили за них постоянным восхищением.

Я считаю невозможным окончить эту главу, ничего не сказав о большом количестве музыкантов, которые также оказали честь своему искусству. Бонапарт особенно любил итальянскую музыку. Затраты, сделанные им для того, чтобы перенести ее во Францию, были очень полезны, хотя в распределении своих милостей он руководствовался собственной фантазией. Например, он всегда отвергал Керубини, потому что этот музыкант, недовольный критикой Бонапарта, тогда еще только генерала, ответил ему несколько резко, что «можно быть искусным на поле брани и ничего не понимать в гармонии». Особенно Бонапарт любил Лесюэра и был рассержен при распределении десятилетних наград тем, что Институт не упомянул этого композитора. Он принимал также в Мальмезоне старого Гретри и относился к нему необыкновенно внимательно.

Гретри, Далейрак, Мегюль, Бертон, Лесюэр, Спонтини и другие были выдающимися композиторами эпохи Империи и получили множество наград за свои произведения.

Так же точно актеры пользовались широким покровительством императора. Все то, что я говорила о писателях, можно применить и к театру. После революции дикция на нашей сцене сделалась естественной. Тальма и мадемуазель Марс особенно хорошо умели соединить искусство и естественность. Непринужденность, соединенная с силой, проявлялась и в танцах. Таким образом, можно признать, что в настоящее время во Франции господствуют красота, изящество и гармония и исчезло все ложное и условное.

Сенатус-консульт от 30 марта – Основание королевств и герцогств – Королева Гортензия

По предложению министра вероисповеданий Порталиса император издал декрет, по которому празднование его именин назначалось на день Успения, 15 августа, годовщину заключения Конкордата. Предписано было также ежегодно праздновать первое воскресенье декабря в память Аустерлица. Тридцатого марта состоялось очень важное заседание Сената, которое дало повод к разного рода размышлениям. Император послал сенаторам сообщение о целом ряде декретов, которые должны были произвести сильное впечатление по всей Европе. Я считаю уместным дать здесь о них подробный отчет и привести, в сокращении, речь архиканцлера Камбасереса. Эта речь может служить новым доказательством того, с какой угодливостью умели облечь благовидными фразами внезапные решения властелина, который держал умы всех в вечном напряжении.

«Господа, – сказал Камбасерес, – в тот момент, когда Франция, в полном единении с нами, утверждала свое счастье и славу, поклявшись повиноваться нашему августейшему государю, вы, при вашей мудрости, предвидели необходимость во всех частях согласовать систему наследственного правительства и укрепить его учреждениями, соответствующими его природе.

Ваши желания отчасти исполнены; они будут исполнены также благодаря различным актам, которые я должен передать вам по повелению его величества. Таким образом, вы примете с благодарностью это новое доказательство его доверия к Сенату и его любви к народам и поспешите, согласно желанию его величества, внести их в ваши протоколы.

Первый из этих актов содержит постановления, которые касаются гражданского состояния императорской фамилии и определяют обязанности принцев и принцесс, входящих в ее состав, по отношению к императору. Вторым актом Венецианская область присоединяется к Итальянскому королевству. Третий акт передает неаполитанский трон принцу Жозефу».