Клара Ремюза - Мемуары госпожи Ремюза

В названном королевстве установлено шесть больших феодов с герцогским титулом и теми же прерогативами, как и в других, которые будут всегда раздаваться по назначению нашему или наших наследников.

Мы предоставляем себе право получать с Неаполитанского королевства миллион франков ежегодного дохода для раздачи генералам, офицерам и солдатам нашей армии на тех же самых условиях, какие были установлены нами для «Mont Napoleon». Неаполитанский король всегда будет высшим сановником Империи, и мы предоставляем себе право создать звание принца великого электора.

Мы признаем, что неаполитанская корона, которую мы возлагаем на голову принца Жозефа и его наследников, отнюдь не нарушает их права наследовать престол Франции [122]. Точно так же мы постановляем, чтобы короны Франции, Италии, Неаполя и Сицилии никогда не соединялись в одних руках.

Герцогства Клевское и Бергское отданы нашему зятю принцу Иоахиму и его наследникам по мужской линии. В том случае, если у него не будет наследников, названные герцогства перейдут к нашему брату Жозефу, а если и у него не будет детей мужского пола, – к нашему брату Луи, но они никогда не могут быть присоединены к короне Франции. Герцог Клевский и Бергский останется генерал-адмиралом, а мы можем назначать вице-адмирала».

Наконец, княжество Гастальское было отдано принцессе Боргезе, и принц получил титул принца Гастальского; а если бы у них не было детей, то император мог бы располагать княжеством по своему усмотрению. Такие же условия были установлены и относительно Невшательского княжества.

Княжество Лукка было увеличено, так как к нему присоединили некоторые области, отделенные от Итальянского королевства; оно должно было платить за это ежегодно двести тысяч франков, предназначенных на вознаграждение военных. Часть имущества в герцогстве Парма и Пьяченца была предназначена для той же цели.

Я считаю возможным привести почти целиком текст этих декретов, которые кажутся мне заслуживающими внимания. Эта картина дает понятие о желании Бонапарта сохранить власть Франции над теми странами Европы, которые она мало-помалу подчиняла себе благодаря своим победам, а также и о власти, которую он желал сохранить лично для себя.

Нетрудно представить себе, что эти новые назначения вызвали в Европе беспокойство и не допускали и мысли о том, что мир будет продолжителен. Наконец, можно понять, почему Италия, стремившаяся получить независимость, на которую она, по-видимому, могла надеяться благодаря единству управления, вскоре была лишена этой надежды, так как получила второстепенное значение, находясь в полной зависимости от императора. Несмотря на все старания принца Евгения, несмотря на его кроткое, справедливое управление, итальянцы вскоре обнаружили себя подчиненными властелину, который только пользовался всеми ресурсами, доставляемыми их прекрасной страной. Они должны были содержать у себя и за свой счет иностранную армию. Из их доходов брали самые крупные суммы в казну Франции. Заботились гораздо меньше об их собственных интересах, чем о выгодах Империи – выгодах, которые вскоре были сведены к успехам честолюбивых замыслов одного человека. И этот человек без всякого стеснения требовал от Италии таких жертв, каких он не решился бы требовать от Франции. Часто вице-король просил некоторого смягчения по отношению к итальянцам, но его редко слушали. Однако итальянцы сумели в течение некоторого времени понять характер принца Евгения и не приписывали ему лично тех суровых мер, которые он вынужден был проводить; они ставили ему в заслугу и то, что он пытался для них сделать и делал. Но в конце концов, когда потребности и распоряжения Бонапарта сделались еще более настоятельными, этот народ не мог больше оставаться справедливым и стал относиться ко всем французам, с принцем Евгением во главе, с такой же ненавистью, какую он питал к императору. Мне самой приходилось слышать, как вице-король, который всегда верно служил Бонапарту, не имея никаких иллюзий на его счет, говорил при мне своей матери, что император завидует любви к нему итальянцев. Поэтому Бонапарт нарочно предписывал ему бесполезные и жестокие меры, чтобы подорвать доброе расположение итальянцев, которого он боялся.

Вице-королева сначала также старалась завоевать сердца в пользу своего супруга. Красивая, очень добрая, благочестивая и щедрая, она нравилась всем окружающим. Она импонировала Бонапарту своим тоном, полным достоинства и при этом довольно холодным. Однако он не любил, чтобы ее хвалили, и она очень недолго прожила в Париже.

Значительная часть пунктов этих декретов не была приведена в исполнение. Новые обстоятельства вызвали новые желания, новые страсти и создали новые фантазии. Недоверие заставило изменить некоторые решения. Правительство Бонапарта во многом похоже на тот дворец Законодательного корпуса, где теперь собирается Палата депутатов (Бурбонский дворец. – Прим. ред.). Ничего не разрушая в старом здании, но желая сделать его более внушительным, удовольствовались тем, что пристроили к нему фасад, который действительно не лишен величия, если смотреть на него со стороны реки; однако, обойдя его кругом, нельзя найти в нем ничего, что было бы связано с этим фасадом. Так, часто, и в своей политической, законодательной и административной системе Бонапарт возводил одни только фасады.

После всех этих сообщений Сенат провозгласил благодарность императору; затем были отправлены депутации к Каролине, новой королеве Неаполя, которая приняла их со своей обычной простотой, а также к двум принцессам. Мюрат уже уехал, чтобы вступить во владение своим герцогством, и газеты не преминули сообщить, что он был встречен с энтузиазмом. Точно так же газеты рассказывали о радости неаполитанцев; но из частных писем было известно, что пришлось продолжать войну, а Калабрия будет еще долго сопротивляться. У Жозефа было в характере много мягкости, и нигде он не вызвал личной ненависти; но ему недоставало умения взяться за дело, и он никогда не бывал на высоте положения, в которое его ставили. По правде сказать, роль королей, созданных Бонапартом, всегда была довольно трудна.

Урегулировав эти великие дела, император перешел к более веселым занятиям. Седьмого апреля в Тюильри совершилось обручение юной пары, о которой я говорила в предшествующей главе. Эта церемония происходила вечером в Галерее Дианы; двор был многочисленный и блестящий; новобрачная надела платье, вышитое серебром и украшенное розами. Свидетелями Стефании были Талейран, Шампаньи и Сегюр; со стороны принца присутствовали баварский наследный принц, обер-камергер курфюрста Баденского и барон Дальберг, баденский министр.