Жорж Санд - Муни-Робэн

— Я часто хаживал под этими прекрасными деревьями, — отвечал мой собеседник, — когда они бывали покрыты солнцем и зеленью, но никогда не подозревал, чтобы выходцы с того света осмеливались потешаться так близко от столицы.

— Если обещаете не смеяться надо мной, — сказал я, — я расскажу вам, как я сам чуть было не поверил басне, во многих отношениях схожей с поэмой о Фрейшюце.

— Сделайте милость, — отвечал он, — обещаю вам все, что угодно.

— Хорошо! — продолжал я, — перенеситесь же мысленно за восемьдесят лье отсюда.

Вообразите, что вы в средине Франции, в зелёной и свежей долине на берегу Эндры, у подошвы ската, осененного красивым орешником, который называется Кот-Дюрмон и господствует над ландшафтом, увлекательным и для зрения и для мысли. Это узкие луга, окаймленные ивами, ольхами, ясенями и тополями.

Несколько рассеянных хижин. Эндра, глубокий и молчаливый ручей, который извивается, как спящий уж, в траве, и который громоздящиеся по обоим его берегам деревья таинственно прикрывают своей недвижной тенью. Крупные коровы, мычащие с серьезным видом; жеребята, прядающие около маток. Какой-нибудь мельник, идущий за своим мешком, взваленным на тощую клячу, и поющий для разогнания скуки унылой и каменистой дороги. Местами мельницы, наставленные по реке, со скатертями их пенящихся шлюзов и красивыми деревенскими мостиками, по которым вы, может быть, пройдёте не без маленького содрогания, ибо они меньше всего на свете прочны и удобны. Какая-нибудь старуха с прялкой, присевшая под кустом, пока ее гуси украдкой щиплют соседскую пашню. Вот и все принадлежности этой сельской картины.

Не умею вам сказать, в чем именно ее прелесть, но вы будете ею проникнуты, особенно если в весеннюю ночь, незадолго до покоса, пойдете по луговым тропинкам, где трава, перемешанная с тысячами цветов, достает вам до колен, где кустарник дышит благовонием боярышника, и вол мычит заунывным голосом. В осеннюю ночь прогулка ваша будет менее приятна, зато более романтична.

Вы пойдете по мокрым лугам, покрытым белой, как серебро, скатертью тумана. Вам надо будет остерегаться рвов, налившихся водой от какого-нибудь вспухшего рукава реки и прикрытых тростником и осокою. О таком рве даст вам знать внезапное прекращение кваканья лягушек, ночной концерт которых нарушится вашим приближением.

И если бы случайно прошла в тумане мимо вас высокая белая тень, гремя цепями, не спешите радоваться, что видели привидение. Это, может быть, белая кобыла какого-нибудь мызника, влачащая цепь, которою перепутаны ее передние ноги.

Самая таинственная и самая живописная из тамошних мельниц, скрытых под навесом дерев и ограждённых крутыми обрывами берега Дюрмона… (Боже мой! Если бы кто из деревенских жителей нашей Черной Долины услышал теперь это название, вы увидели бы, как он навострил уши, словно пугливая лошадь). Самая красивая, говорю, из мельниц, некогда и самая цветущая, а нынче вовсе не такая, есть мельница Бланше.

Увы, теперь на ней не всегда бывает вода в летнюю жару, а она никогда в воде не нуждалась в то время, когда мельником был Муни-Робэн.

Мельница, стоящая выше по реке, и мельница Ламбаль, построенная ниже, часто терпели недостаток в воде. Хозяева проклинали знойную пору года, напрасно мучили свои шлюзы, истощали до капли свои запруды, все не удовлетворяя заказчиков, а между тем колесо мельницы Бланше победно вертелось и с громким шумом гнало волны пены.

Муни-Робэн удовлетворял всех заказчиков, и, разумеется, к нему обращались уже все заказчики его злосчастных собратьев. Это оттого, что Муни-Робэн был колдун, оттого, что он продался Жоржону.

Что такое Жоржон? Что такое Самиэль? Жоржон — лукавый бес. Ни разу не удалось мне его видеть, сколько я ни старался. Но его видали столько других людей, что никак нельзя усомниться в его существовании и участии в делах наших поселян. Он дает воду мельницам, траву лугам, тучность скотине, особливо же дичь охотнику, ибо он преимущественно дух охоты. Он бегает по пашням, бродит в кустарниках, подшучивает над неловкими охотниками, скачет по лугам с жеребятами, а когда идет по лесу, за ним всегда следуют по крайней мере пятьдесят волков, даже тогда, когда во всем краю нет ни одного волка.

Когда его застанут с этим конвоем, со всех окрестных изб собираются на стрельбу зверей. Но что бы ни делали, а волки становятся невидимыми, и Лукавый издевается над охотниками. Это значит, что любимцы Жоржона никогда не мешаются в число стрелков; у них вдоволь куропаток и зайцев, только под условием не трогать волков и помогать им спасаться от преследования.

«На что гоняться по лесу и мучить себя попусту? — скажут вам. — Ведь нынче не найдем ни одного волка. Всех их попрятал такой-то у себя в амбаре. Подите-ка туда. Там увидите их больше сотни по закромам».

Ах, сколько волков укрывал таким образом от наших поисков Муни-Робэн! Верно, по его милости мы и не видали ни одного на четыре лье вокруг. С этой стороны он был колдун, очень полезный овцам нашего края.

Но колдун всегда слывет недобрым и опасным; оттого на Муни-Робэна всегда глядели искоса. Между тем он был самое кроткое и самое услужливое создание на свете.

Когда я с ним познакомился, он был еще молод, — мужчина довольно высокого роста, худощавый, с нежной наружностью, хотя владел необыкновенной силой.

Помню, как однажды, желая пройти по его лугу, чтобы избегнуть дальнего обхода, я остановлен был широким рвом, наполненным водой и тиной. Вдруг показался из-за одной ивы Муни.

— Не пройдете, дитя мое, — сказал он, — невозможно.

Я не видал невозможности; но когда попробовал стать ногами на острые и скользкие камни, разбросанные там и сям по канаве, переход оказался труднее, чем я думал. Со мной был мальчик моложе меня, который сказал мне:

— Не трудитесь попусту. Муни не хочет; он заколдовал это место. И хоть воды немного, а, если ему захочется, мы утонем.

Так как на дворе был полдень, а в эту пору я никогда ничего не боялся, то пошутил над советом товарища и кликнул Муни.

— Поди сюда, — сказал я. — Если ты точно колдун, укажи мне лучшую дорогу, потому что ты ее знаешь.

Ему очень польстило это уважение.

— Я знал, — отвечал он с торжествующим видом, — что вам не перейти без меня.

И подошел ко мне, хотя был очень бледен и исхудал от лихорадки, мучившей его около года. Он буквально взял меня на руки, поднял на воздух, будто зайца, и, шагая по редким камням совершенно твердо в своих толстых деревянных башмаках, преспокойно перенес на другой берег.

— А ты, — сказал он другому мальчику, — ступай за мной, не бойся ничего.

Тот перешел без малейшей трудности. Заклинание было снято.