Жорж Санд - Ночные видения в деревнях

тайной очаровывать, покорять, приучать к себе и управлять настоящими волками. Я знаю многих людей, которые встречали при первых лучах месяца, на перекрестке четырех дорог такого-то , шедшего скорыми шагами, сопровождаемого более нежели тридцатью волками (в легенде всегда более тридцати и никогда менее). Однажды ночью два человека (сами мне это рассказывавшие) увидали в лесу стадо волков и, испугавшись такой встречи, влезли на дерево, откуда видели, как звери остановились перед хижиной дровосека, которого все считали колдуном. Волки окружили хижину и подняли жуткий вой. Дровосек вышел к ним, поговорил с ними, прошелся между ними, и они рассеялись, не причинив ему ни малейшего вреда. Это рассказывали мне крестьяне, но другие два человека, богатые, получившие порядочное воспитание, люди здравомыслящие и смышленые в делах, жившие недалеко от леса, в котором часто охотились, клялись мне честью, что раз они увидали, как старый лесничий остановился на перекрестке и стал делать какие-то странные движения. Они спрятались, чтобы посмотреть, что будет, и увидали, как прибежали тринадцать волков, из которых самый большой подошел к лесничему и стал к нему ласкаться. Лесничий свистнул другим, как свищут собакам, когда сзывают их, и удалился с ними в чащу. Свидетели этой странной сцены не посмели последовать за ним и удалились в страхе и изумлении. Были ли они жертвами обмана чувств? Когда обман чувств (галлюцинация) овладевает разом несколькими лицами (а это, как доказано, часто случается), то он принимает характер необъяснимый; такая галлюцинация называется заразительной. Но к чему знать название, когда не знаешь причины? Каким образом известное расположение нервов и известное состояние кровообращения, которые принимаются за причину слышания или видения фантастических предметов, могут быть одновременны в нескольких собравшихся вместе лицах? Этого я не постигаю.

Но почему не допустить, что человек, который живет среди лесов, который может во всякое время дня и ночи подмечать и наблюдать за нравами диких зверей, мог открыть, случайно или вследствие врожденной способности наведения, средство покорять их и заставлять полюбить себя? Этого мало: почему бы не допустить, что в нем есть известного рода магнетизм, сродный некоторым породам зверей? Мы ведь видели же искусных укротителей диких зверей в клетках; еще одно усилие, и можно допустить господство некоторых людей над дикими зверями, живущими на воле.

Но зачем этим людям скрывать свою тайну и не извлекать выгоды и тщеславия из своего могущества?

Потому, что крестьянин, получая от естественной причины столь же естественное действие, сам не воображает, что повинуется естественному закону. Дайте ему лекарство и просто скажите, что действие этого лекарства такое-то, — он нашему лекарству не поверит, но присоедините к нему какие-нибудь непонятые слова, и он поверят действительности данного ему средства. Доверьте ему тайну лечить кашель корнем проскурняка и прибавьте, что корень этот нужно давать больному не иначе, как сделав три кабалистических знака или вывернув чулок наизнанку, и он почтет себя за колдуна и все другие сочтут его колдуном в отношении кашля. Он весь свет станет лечить столько же верою, сколько проскурняком, но ни за что не скажет имени обыкновенного растения, производящего это чудо. Он сделает из него тайну: тайна его стихия.

Я не стану говорить здесь о том, что во Франции, да и повсюду, называют секретом: это было бы отступление, которое завлекло бы меня далеко. Скажу только, что есть секрет для всего, что он переходит от отца к сыну или покупается за деньги, но никогда никто не выдает секрета и никто не выдаст, пока будут в него верить. Точно так же существует, быть может, секрет и у волчьих вожатых.

Одни из ночных сцен, верование в которую наиболее распространено, есть фантастическая охота. Она носит бесчисленное множество названий. Во Франции она называется охотой на ослах, и когда она несется по воздуху, слышится рычание бесчисленного стада ослов. Картину этой охоты легко нарисовать в своем воображении, но у крестьян это нечто такое, что можно слышать, а не видеть: это — галлюцинация или явление акустики. Я, казалось, слышал ее не раз и мог бы объяснить ее самым простым образом. В последних днях осени, когда сильные ураганы рассеивают стаи перелетных птиц, ночью слышится меланхолический крик журавлей и диких гусей. Но крестьяне, которых считают столь легковерными и малонаблюдательными, не ошибутся и не примут этого за ослиную охоту: они умеют распознавать крики разных птиц, не свойственных климату Франции, наполняющих в то время воздух и теряющихся во мраке осенних ночей. Следовательно, ослиную охоту этим нельзя объяснять. Они часто ее слышат, но я, который долго жил и скитался во время бурь и туманов, никогда не видал её. Иногда она сопровождается явлением на небе двух лун, но и в этом случае мне ни разу не посчастливилось, потому что я всегда видел только одну, старинную, всем известную луну.

Белый бык, золотой теленок, дракон, гусь, черная курица, белая свинья и множество других фантастических животных охраняют, как всем известно, клады во всех странах. В полночь на Рождество, по поверью крестьян во многих местах, с первым благовестом, эти адские стражи лишаются своей силы до тех пор, пока не ударит колокол в последний раз, возвестив окончание литургии. Это единственный час в целом году, в который есть возможность овладеть кладом. Но надо знать, где он, и иметь время выкопать и схватить его. Если же вы будете еще находиться в пропасти, когда в церкви произнесут слова Ite, missa est [1] Идите, месса окончена ( лат .) , то пропасть навсегда закроется над вами; точно так, если вам удалось встретить фантастическое животное, то покорность, которую оно вам оказывало во время службы, в эту минуту сменяется яростью, и гибель ваша несомненна.

Предание это повсеместно во Франции. Мало развалин, замков и монастырей, мало кельтских памятников, в которых не скрывалось бы клада, и этот клад не охранялся бы каким-нибудь адским зверем. Жюль Кануг о́ в своем бесподобном собрании южных сказок опоэтизировал грациозное и благодетельное явление золотой козы, хранительницы сокровищ, затаенных в недрах земли. В нашем климате, менее благорастворенном, клады охраняются белым быком, или золотым тельцом, или серебряной телкой; но животные эти не походят на козу Жюля Кануг о́: они злы и встреча с ними так ужасна, что никто еще не осмеливался схватить их за рога.

По нашим тенистым долинам, перерезанным большими плодоносными полянами, непонятное животное прогуливается по ночам в неопределенные эпохи, мучит быков на пастбищах и бродит около мыз, где всё приходит в смятение. Собаки воют и бегут, когда оно приближается; пули не ранят его. Поверье в это животное еще в полной силе в наших местах: все наши фермеры и слуги верят в этого зверя, и всем им случалось видеть его. По преданию его называют большим зверем, хотя он часто является в виде и размерах барсука. Одним он являлся в виде собаки величиной с огромного быка, другим — в виде борзой с добрую лошадь, третьим наконец — простым зайцем или овцой. Те, кто говорит о нем совершенно хладнокровно, пытались преследовать его без большой боязни. Они не придают ему никакой фантастической власти, с трудом описывают его, потому — говорят они — что он принадлежит к неизвестной у них породе, и уверяют, что собственно это ни собака, ни корова, ни барсук, ни лошадь, а что в нём есть всего понемногу! Однако же я убежден, что животное это является или как обман чувств, или в виде носящегося пара, сгущенного в различные формы. Его видели люди слишком чистосердечные и рассудительные, и я не могу сказать, чтобы виденье их не имело какого-нибудь основания. Что собаки возвещают о нем отчаянным воем и разбегаются, лишь только оно покажется — это не подлежит сомнению. Разве и собаки подвержены обману чувств? Почему бы и не так? Не выдумка ли это воров? Но, сколько известно, животное это никогда не воровало. Не глупые ли это шутники? Но в это видение столько раз стреляли, что случайно, несмотря на то, что у стрелявших тряслись руки, хотя бы одно из этих мнимых привидений было бы убито или ранено. Наконец, этот род видений, если он есть следствие галлюцинации, необыкновенно заразителен: в продолжение пятнадцати или двадцати ночей, двадцать или тридцать жителей какой-нибудь фермы видят это явление и преследуют его. Оно переходит потом в другие деревни, и там его все видят точно таким, каким видели в предыдущем месте.

Читать дальше