Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери. Париж [сборник]

Все эти признаки напряженной душевной деятельности у Клода Фролло особенно резко стали проявляться в описываемую нами эпоху. Не раз случалось, что кто-нибудь из маленьких певчих, встретившись с ним в соборе с глазу на глаз, в ужасе убегал, испуганный его неестественно сверкающим взором. Нередко на хорах во время богослужения кто-нибудь из стоящих поблизости слышал, как он к пению священных гимнов ad omnem tonum [60] К общему напеву ( лат. ). прибавлял какие-то непонятные слова. Даже прачка, стиравшая на весь «капитул», часто с ужасом замечала на стихаре жозасского архидьякона следы судорожно сжатых пальцев и вонзавшихся в материю ногтей.

В то же время он стал вести еще более строгий образ жизни и мог служить блестящим примером нравственной чистоты. И в пору цветущей молодости он избегал женщин – отчасти в силу своего положения, а отчасти и по своему личному характеру; теперь же он, казалось, прямо ненавидел их. Достаточно было ему услыхать шуршание шелкового женского платья, чтобы это заставило его опустить капюшон своей рясы на глаза. Строгость его в этом отношении дошла до того, что когда дочь короля, Анна де Боже, в декабре 1481 года пожелала посетить монастырь собора Богоматери, он серьезно воспротивился допущению принцессы в монастырь, напомнив сопровождавшему принцессу епископу параграф Черной книги, изданной в 1334 году, накануне дня святого Варфоломея, по которому доступ в монастырь собора Богоматери воспрещался всякой женщине, «без разбора, молода она или стара, госпожа или служанка». В ответ на это епископ был вынужден сослаться на постановление легата Одо, сделавшего исключение в пользу особенно высокопоставленных дам. «Aliquae magnates mulieres, quae sine scandalo vitari non possunt» [61] «Ради некоторых женщин, которых без скандала нельзя допустить» ( лат. ). , – говорится в этом параграфе. Но архидьякон не сдался. Продолжая протестовать, он возразил епископу, что постановление Одо, составленное в 1207 году, предшествует Черной книге на сто двадцать семь лет, а следовательно, должно считаться отмененным последней. И он отказался появиться перед принцессой.

Между прочим, досужие умы замечали, что с некоторых пор особенно усилилась ненависть архидьякона к египтянкам и цыганкам. Не ограничиваясь исходатайствованием у епископа распоряжения, воспрещавшего цыганкам бить в бубен и плясать на площади перед собором, он рылся в заплесневелых документах консистории и составлял сборник о колдунах и колдуньях, присужденных к виселице или к сожжению на костре за чародейства, совершенные ими при помощи козлов, свиней или коз.

Таким образом, архидьякон и звонарь не пользовались расположением лиц, обитавших по соседству с собором. Когда Клод и Квазимодо выходили вместе – что случалось довольно часто – и пробирались по прохладным, узким и темным улицам, прилегавшим к собору, по адресу обоих летели злые словечки, насмешливые припевы и различные оскорбительные замечания. Исключение составляли только те редкие случаи, когда Клод Фролло шел с высоко поднятой головой. Вид строгого и величественного лица архидьякона останавливал насмешников.

Они оба в своем околотке находились в положении тех поэтов, о которых Ренье говорит:

Часто какой-нибудь шалун-мальчишка рисковал своей шкурой и костями из-за наслаждения воткнуть булавку в горб Квазимодо, или какая-нибудь красивая, бойкая, не в меру отважная девица нарочно задевала своим платьем черную рясу архидьякона, напевая ему прямо в лицо насмешливую песенку, начинающуюся словами:

Иной раз группа старух, сидевших на ступенях одной из папертей собора, громко ворчала вслед архидьякону и звонарю:

– Гм! Вот парочка-то! Сразу видно: что у одного написано прямо на роже, то у другого таится в душе!

Или же кучка школяров, игравших в камешки, разом поднималась при их появлении и встречала их свистками и какой-нибудь насмешкой на латинском языке, вроде, например, следующей: «Eia, eia! Claudus cum claudo» [62] Игра слов: «Ура, ура! Клод и хромой» ( лат. ). .

Чаще всего священник и звонарь даже не замечали этих оскорблений. Чтобы расслышать все эти любезности, Квазимодо был слишком глух, а Клод – слишком погружен в свои размышления.

Слава Клода Фролло разнеслась далеко. Ей он был обязан случившимся вскоре после того, как он отказался принять госпожу де Боже, посещением, надолго сохранившимся в его памяти. Дело было вечером. Клод только что вернулся после вечернего богослужения в свою келью в монастыре собора Богоматери. В этой келье не было ничего странного или таинственного, если не считать несколько стоявших в углу склянок, наполненных каким-то подозрительного вида порошком, напоминавшим алхимические снадобья. Правда, кое-где на стенах виднелись надписи, но это были просто научные сентенции или благочестивые изречения, заимствованные у вполне благонадежных авторов. Усевшись при свете медного трехсвечника перед столом, на котором стоял большой ящик с рукописями, и опершись локтем на раскрытую книгу Гонория Отенского «De praedestinatione et libero arbitrio» [64] «О предназначении и свободной воле» ( лат. ). , архидьякон в глубокой задумчивости перелистывал большой печатный фолиант, только что принесенный им с собой. Других печатных книг у него в этой келье не было.

Его задумчивость была прервана стуком в дверь.

– Кто там? – крикнул ученый радушным тоном голодной собаки, которой помешали как раз в то время, когда она хотела приняться за кость.

– Ваш друг Жак Куаксье, – раздалось за дверью.

Архидьякон поднялся и отпер дверь.

Внутри Собора Парижской Богоматери.

«Грандиозные вещи делаются грандиозными средствами»

(Виктор Гюго)

Это действительно был медик короля, человек лет пятидесяти, с жестким выражением лица, несколько смягчавшимся взглядом хитрых глаз. С ним был какой-то незнакомец. Оба были в длинных одеждах темно-серого цвета, обшитых белым мехом, наглухо застегнутых и перетянутых поясом. Головы их покрывали шапки того же цвета и из той же материи; руки прятались в рукавах, ноги – под складками одежд, а глаза – под шапками.

– Праведный Боже! – воскликнул архидьякон, впуская гостей в келью. – Вот уж никак не ожидал таких почетных посетителей в столь поздний час!