Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери. Париж [сборник]

– Что же тут особенного? – спросил Феб.

При этом ответе, небрежно брошенном капитаном, как бросают камень, даже не заботясь взглянуть, куда он упадет, Коломба засмеялась, так же, как засмеялись Диана, Амлотта и Флер де Лис, у которой, впрочем, на глаза навернулись слезы.

Цыганка, опустившая взгляд при замечании Коломбы де Гайфонтэн, подняла глаза и, вся сияющая и гордая, взглянула на Феба. Она была очень красива в эту минуту.

Хозяйка, наблюдавшая за этой сценой, чувствовала себя, сама не зная почему, оскорбленной.

– Пресвятая Дева! – вдруг закричала она. – Что это там шевелится, у моих ног! Ах ты, противное животное!

То была коза, прибежавшая отыскивать свою госпожу. Пытаясь пробраться к ней, она запуталась в бесчисленных складках платья благородной дамы, сидевшей в кресле.

Внимание было отвлечено. Цыганка, не говоря ни слова, высвободила козу.

– Ах, это козочка с золочеными копытцами! – воскликнула Беранжера, прыгая от восторга.

Цыганка опустилась на колени и прижалась щекой к голове ласкавшейся к ней козочки, словно прося у нее прощения за то, что покинула ее.

Диана между тем нагнулась к уху Коломбы:

– Ах, боже мой! Как это я прежде ее не узнала: ведь это цыганка с козой! Говорят, она колдунья, и ее коза умеет выделывать удивительные штуки.

– Ну, так пусть коза нас позабавит и покажет нам какое-нибудь чудо! – сказала Коломба.

Диана и Коломба живо обернулись к цыганке.

– Милая, заставь свою козу показать нам чудо.

– Я не понимаю вас, – отвечала плясунья.

– Чудо, волшебство… ну вообще, – колдовство.

– Не знаю… – И она начала ласкать хорошенькое животное, повторяя: – Джали! Джали!

В эту минуту Флер де Лис заметила вышитый кожаный мешочек, висевший на шее козы.

– Что это такое? – спросила она цыганку.

Цыганка подняла на нее свои большие глаза и отвечала серьезно:

– Это моя тайна.

«Хотела бы я знать, что у тебя за тайны», – подумала Флер де Лис.

Между тем хозяйка встала с недовольным видом.

– Однако, моя милая, если ты со своей козой не можешь нам проплясать что-нибудь, то что вам здесь делать?

Цыганка, не отвечая, медленно направилась к двери. Но чем ближе она подходила к порогу, тем медленнее становился ее шаг, как будто ее удерживал невидимый магнит. Вдруг она обратила полные слез глаза на Феба и остановилась.

«Страж». Художник – Шарль Мерион. 1853 г.

– Клянусь Богом! – вскричал капитан. – Разве можно так отпустить ее! Вернись и пропляши нам что-нибудь. Кстати, красотка, как тебя зовут?

– Эсмеральда, – отвечала плясунья, не сводя глаз с офицера.

При этом странном имени девицы покатились со смеху.

– Вот так имя для девушки! – воскликнула Диана.

– Сами видите, что она колдунья, – пояснила Амлотта.

– Одно могу сказать, моя милая: не у святой купели твои родители дали тебе это имя, – торжественно заявила госпожа Алоиза.

Между тем не замеченная никем Беранжера успела кусочком марципана приманить козу в уголок, и они мгновенно подружились. Любопытная девочка отвязала мешочек, висевший на шее козы, открыла его и высыпала содержимое на ковер. Там оказалась азбука, каждая буква которой была написана на отдельной дощечке. Едва успев высыпать эти игрушки на пол, девочка с изумлением увидела, что коза стала своей золоченой ножкой отбирать буквы и размещать их, тихонько подталкивая, в известном порядке. Вероятно, это было одно из «чудес», известных животному. Через минуту составилось слово, по-видимому хорошо ей знакомое, и Беранжера, в восторге всплеснув руками, объявила:

– Крестная Флер де Лис, посмотрите, что сделала коза.

Флер де Лис поспешно подошла и вздрогнула: буквы, размещенные на полу, составляли слово:

«ФЕБ»

– Это написала коза? – спросила молодая девушка изменившимся голосом.

– Да, крестная! – отвечала Беранжера.

Сомнение было невозможно: девочка не умела писать.

«Так вот ее тайна!» – подумала Флер де Лис.

Между тем на крик девочки подбежали все – и мать, и девицы, и цыганка, и офицер.

Цыганка увидала, какую глупость совершила ее коза. Она вспыхнула, затем побледнела и вся дрожала, как уличенная в преступлении, стоя перед капитаном. Он же смотрел на нее с улыбкой удивления и самодовольства.

– Феб, – изумленно шептали девицы, – это имя капитана.

– У тебя превосходная память! – заметила Флер де Лис цыганке, замершей на месте, и разразилась рыданиями. – О! – повторяла она горестно, закрывая лицо прекрасными руками. – Она – колдунья!

А другой, еще более горький голос шептал ей: «Она – соперница!»

Флер де Лис упала в обморок.

– Дочь моя! Дочь моя! – кричала испуганная мать. – Убирайся прочь, проклятая цыганка!

Эсмеральда в мгновение ока собрала злополучные буквы, сделала знак Джали и вышла в одну дверь, между тем как Флер де Лис выносили в другую.

Оставшись один, капитан Феб, поколебавшись с минуту, в какую дверь ему направиться, пошел за цыганкой.

Священник, которого молодые девушки увидали на северной башне и который так внимательно следил, перегнувшись через перила, за пляской цыганки, был действительно архидьякон Клод Фролло.

Читатель не забыл, вероятно, таинственной кельи, которую архидьякон устроил себе в этой башне. (Между прочим, я не знаю, не та ли эта самая келья, внутренность которой и теперь можно видеть через четырехугольное окошечко, проделанное на высоте человеческого роста с восточной стороны платформы, служащей основанием для башен собора. Теперь это не что иное, как пустая полуразрушенная нора, плохо выштукатуренные стены которой местами «украшены» плохими пожелтевшими изображениями фасадов различных соборов. Я думаю, что там гнездятся летучие мыши и пауки, и, следовательно, ведется двойная истребительная война против мух.)

Ежедневно, за час до захода солнца, архидьякон поднимался по лестнице на башню и запирался в этой келье, где иногда проводил целые ночи. На этот раз, добравшись до низенькой двери своего убежища, вставляя в замок замысловатый ключ, который он всегда носил в сумке, висевшей у него на поясе, он услыхал звук бубна и кастаньет. Звук доносился с площади перед собором. Келья, как мы уже говорили, имела только одно окошечко, выходившее на крышу собора. Клод Фролло быстро выдернул ключ и через минуту стоял уже на вершине башни в угрюмой, сосредоточенной позе, в которой его заметили молодые девицы.

Он стоял там, серьезный, неподвижный, весь поглощенный одним зрелищем и одной мыслью. У его ног лежал Париж с тысячами шпилей своих зданий и горизонтом, затянутым мягкими очертаниями холмов, с рекой, извивающейся под мостами, и улицами, кишащими народом, облаками дыма и массами нагроможденных, как горы, одна на другую крыш, словно наступающих со всех сторон на собор. Но во всем этом городе внимание священника привлекал один только уголок – площадь перед собором. Среди всей этой толпы он видел одно только лицо – лицо цыганки.