Робертсон Дэвис - Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

– Фрэнк, сходим сегодня пообедаем у меня в клубе, – сказал сэр Фрэнсис, увидев сына за завтраком.

Клуб был большой, мрачный, не тронутый современностью и невероятно удобный. Дам в него допускали только по особым случаям и со строгими ограничениями. Отец заказал два стакана хереса (не слишком сухого), и Фрэнсис подумал, что по сравнению со своей обычной нормой он в эти выходные просто упился.

– Так, обед… что ты скажешь о супе из бычьих хвостов, а потом отбивные, жаренные на гриле, и… о, у них сегодня пудинг из тапиоки! Я всегда говорю, что здесь его готовят, как нигде. Значит, заказываем это, и… официант! – два стакана клубного кларета. Фрэнк, мы празднуем. Твою награду по античной литературе.

– А… спасибо, папа.

– Такую кому попало не дают, а?

– Ну, многие думают, что античная литература – это так, ничего особенного. Даже некоторые учителя считают, что от нее никакой пользы.

– Не обращай внимания. Древние языки – это просто отлично. Все, что дает возможность опереться на прошлое, полезно. Нельзя понять настоящее, не зная прошлого, а? Надо полагать, ты пойдешь в «Душок» изучать античную литературу? Или оставишь это до Оксфорда?

– Оксфорда?

– Ну, я всегда думал, что ты пойдешь в Оксфорд после здешнего университета. Конечно, ты должен поучиться тут, и, наверное, «Душок» подходит больше всего, раз я глава крупной канадской компании и все такое, – просто нехорошо будет, если мой сын все высшее образование получит за границей. Значит, «Душок», а потом Оксфорд. У тебя будет куча времени.

– А разве мне не надо поторапливаться?

– С чем?

– Я пока не знаю. Но в школе все думают, что надо как можно скорее изучать то, что собираешься.

– Я думаю, тебе не стоит торопиться с тем, что ты будешь делать.

– Да? А что я буду делать?

– А что ты хочешь?

– Если по правде, я хочу быть художником.

– Прекрасно. Это отличная профессия. Тот художник, который написал портрет твоей матери, – де Ласло, или как его там? – он, кажется, просто замечательно рисует. Но имей в виду, у него талант. А у тебя есть талант?

– Если честно, я не знаю. Мне надо выяснить.

– Превосходно.

– Я думал, ты хочешь, чтобы я пошел в бизнес.

– Дедушка считает, что ты для этого не годишься. Правду сказать, я тоже так считаю. Может, Артур для этого лучше подойдет. Он больше похож на банкира, чем ты. Я подумал, может, ты вместо бизнеса решишь попробовать себя в моем ремесле?

– Извини, я…

– В моей профессии. Давай начистоту. Ты знаешь или, может быть, догадываешься, что я в последние несколько лет был тесно связан с разведкой. Это удивительно интересный мир. Ты не знаешь, что я делал, и не узнаешь. Наверно, излишне предупреждать, что ты ни словом не должен никому обмолвиться о моей работе. О моей настоящей работе то есть. Люди всякое себе воображают. Но мне кажется, ты как раз подходящий человек, а эта награда по античной литературе гораздо лучше подходит к нашей игре, чем работа с финансами. Лучший разведчик – тот, кто в глазах всего света занят чем-то совершенно другим, каким-то делом, которое с виду отнимает у него все свободное время. Художник – отличное прикрытие. Художники всюду путешествуют, встречаются с самыми разными людьми, и никто не удивляется, если они слегка со странностями.

– Я никогда об этом не думал.

– Вот и хорошо. Кто мечтает и всячески стремится стать разведчиком, у того точно ничего не получится. Слишком много рвения. В лучшем случае из них выходят дешевые филеры. Ты знаешь про свою сердечную слабость?

Сердечная слабость? Неужели это он про Искорку Грэм?

– Вижу, Макодрум тебе не сказал. У тебя, судя по всему, слабое сердце. Ничего страшного, но надо быть поосторожней. А это – самое оно для нашего дела. Кто-нибудь захочет узнать, почему ты не работаешь, – скажешь, что у тебя больное сердце, и все решат, что ты практически инвалид. Будешь бить баклуши и рисовать. Просто отлично. Про меня думали, что я всего лишь солдат. И до сих пор думают. Никто не ожидает от солдата умения соображать. Как и от художника.

– Ты хочешь сказать, что я буду… шпионом?

– Ох, Фрэнк, я тебя умоляю, забудь это слово! Это из той же оперы, что Филлипс Оппенгейм [171] …шпионом? <���…> Это из той же оперы, что Филлипс Оппенгейм. – Эдвард Филлипс Оппенгейм (1866–1946) – английский писатель, автор многочисленных шпионских романов. . Ничего подобного: ты будешь наблюдательным человеком, который ездит туда-сюда, и делает что ему в голову взбредет, и знакомится с самыми разными людьми. Никаких там фальшивых усов, не надо мазать лицо сажей и притворяться, что ты водонос Абдул. Будь собой и держи ухо востро. Пойдешь в «Душок», потом в Оксфорд, будешь набивать голову всем, что тебя интересует, и не слушай дураков – они непременно захотят, чтобы ты изучал что-нибудь такое, важное с их точки зрения. А у тебя – сердечная слабость, понимаешь?

– Но что мне надо будет делать?

– Не могу сказать. Может, просто будешь писать письма. Ну знаешь – дружеские письма кому-нибудь из знакомых про то да се. Имей в виду, я пока говорю навскидку. Поначалу совсем ничего не надо будет делать. Но я хочу, чтобы ты как можно скорее познакомился кое с кем. Я сведу тебя с ними этим летом, когда ты будешь в Англии.

– А я разве еду в Англию?

– А ты разве не хочешь?

– Хочу! Просто я об этом не думал.

– Тебе надо бы познакомиться с моей родней. Я раньше ничего не говорил, ведь они родня твоей матери и все такое, но в тебе не только эта компашка из «Сент-Килды». Мэри-Бен с ее патерами и всякой суетней и бабушка – она, конечно, хорошая женщина, но в конце концов будет вылитая мадам Тибодо. В твоей жизни есть и другие люди. Ты должен познакомиться с родственниками по моей линии. Мы ведь половина тебя, знаешь ли. Может, эта половина тебе понравится больше, чем родня из Блэрлогги.

– Папа, ты ненавидишь Блэрлогги?

– Не то чтобы ненавижу. Я не позволяю себе ненавидеть места, где приходится жить. Но я пожил в Блэрлогги – и хватит. А что?

– Я помню, на прощальном вечере, который ты давал в отеле в Блэрлогги… Вы с дедушкой одни были во фраках, и Альфонс Легарэ подошел пьяный, рассмеялся тебе в лицо и чиркнул спичкой по пластрону твоей рубашки.

– Я помню.

– Ты не дернулся, даже и бровью не повел. Но это было даже хуже, чем если бы ты его ударил, – настолько явно ты был в другом мире. Он ничем не мог тебя задеть. Я был просто восхищен. Это высокий класс.

– Ужасное выражение.

– Ну, мы так говорим, когда у кого-то есть настоящий стержень.

– Мм… спасибо, сынок. Ты же понимаешь, это все моя профессия. Держать себя в руках. Не делать глупостей.

– Даже если задета твоя честь? Даже ты кому-то доверял больше всех, а он оказался этого недостоин?