Илья Штемлер - Архив

– Ни на один кирпич не продвинулись за четырнадцать месяцев! А, Веня?! – смеялся Варгасов. – Теперь они попрыгают без меня, попрыгают. Убедились на деле, отцы города. Все вернут – и должность, и билет, никуда не денутся со своими дачами, коттеджами, сортирами и бассейнами. Поэтому и срок скостили мне, гниды. А ты, Веня, думал, что и впрямь из-за хорошего поведения?

– Что касается тюремщиков, так у них сегодня траур, – вставила Ольга.

– Еще бы… От таких харчей… После суда сели мы в кабинете у начальника колонии, и достает он коньяк. Что, говорю я ему ехидно, что, Витюша, никак французский? Где ты такую роскошь раздобыл? Молчит, жук, ухмыляется, неудобно перед судьей признаться, что на бутылке отпечатки Ольгиных пальчиков… Отсалютовали по рюмашке, а судья и говорит, как бы невзначай: «Ну, товарищ Варгасов, если еще раз заглянете в наши края, то уж, будьте другом, не забудьте и меня. Недаром же я как получил от прокурора поднадзорную бумагу, сразу сюда заявился, без отсрочки. Цените!» Посмеялись… Вот вам мой телефон, говорю, звоните. Смотрю, берет телефон судья народный, в карман пихает и не краснеет. Думаешь, не явится? Еще как прискачет попить-пожрать… Веришь, Веня, лежу я, бывало, на нарах и думаю, что вокруг храпят приличные люди, а настоящая зона там, за колючей проволокой.

«Ах ты, свинья, – снисходительно думал Вениамин Кузин, – за какого дурака ты меня держишь? Ты ведь кровь от крови сын той зоны. Сто очков вперед дашь и прокурору, и судье, и председателю Госбанка, и всем крепким ребятам, что держат оборону в каменной крепости, за бюстом вождя, усыпанного орденами, точно оспой…»

Однако в хмельном голосе Варгасова он слышал искренние, звенящие ноты, и это озадачивало доктора Кузина. «Черт его знает, – еще думал доктор, – действительно, чужая душа загадка». Он многого не мог понять в Варгасове. Например, как тот, человек довольно тонкий, со вкусом, – а в этом Кузин убедился, когда увлек Варгасова покупкой картин, – как он мог связать свою судьбу с этой Ольгой? Да, в молодости она была весьма хороша, но интеллект вряд ли с тех пор изменился.

Кузин почувствовал на своем плече руку Варгасова. Удивительно, как тот догадался, о чем сейчас думает угрюмый водитель?

– В жизни много всяких чудес, мой друг Горацио, – произнес Варгасов.

– Да, мой принц. На свете много чудес, – ответил в тон Кузин. – Кстати, это тоже ваша незавершенка?

Они проезжали мимо запорошенного снежком котлована, что рядом с поликлиникой. Деревянный мосток был запружен людьми. В зыбком полуденном свете их суетливые движения казались искусственными, вроде киносъемки.

– Нет, это не наш объект, – ответил Варгасов. – Что здесь строят?

– Понятия не имею, хотя и работаю за углом… Как-то в котлован угодил Брусницын… ввалился ко мне на прием весь в глине, чудак. – Кузин оживился. – Брусницын, – повторил он, – Ну, тот… из архива. Я встретил его однажды в вашем доме.

– Знаю, знаю, – ответил Варгасов. – Говорят, странный человек. Правда, мы не знакомы, хоть он и бывал у меня.

– Тебя в тот вечер не отпустили, – вставила Ольга. – Странный тип.

– Да, есть некоторые отклонения, – согласился Кузин. – Но у кого их нет?

– А жена… Тоже психованная. Их дочка в моей школе, – вставила Ольга.

– Я жену знаю, росли в одном дворе, – охотно поддержал разговор Кузин. – Удивительно, насколько они разные…

– Зато мы с Олей одинаковые, – хмельно прервал Варгасов. – Да, Оленька? – он притянул к себе голову жены.

– О, да! Одинаковые, – отозвалась Ольга. – Пусти, медведь! Это в колонии тебя так научили обнимать жену?

– Конечно. Специальные были курсы. Любовь без женщин.

Легкие слова, что лениво порхали в уютном чреве автомобиля, понемногу утихали, уступая место колючему молчанию.

Выжимая сцепление, переключая скорость, тормозя У перекрестков, Кузин покорно ждал объяснения – ради чего именно он понадобился сегодня Будимиру Леонидовичу Варгасову. А ведь мог отказаться, не лететь сломя голову на Лесозаводскую улицу, не ждать, точно денщик, пока Варгасов алкает коньяк с тюремным начальством. Нет, не мог! Верно говорят, что в характере человека больше изъянов, чем в его уме. А обладая слабым характером, Веня Кузин не мог позволить себе такую роскошь, как искренность, у него всегда находились причины, по которым он приносил в жертву свои желания. Веня Кузин хотел жить широко и красиво, поэтому он был рабом обстоятельств. Умный человек, он страдал от этого, но, увы, страсть была выше его страданий, поэтому Кузин по-своему считал себя несчастным. «Никогда я не ускользну от него, – с печалью думал Кузин. – Вырвав из лап следователя, он купил меня с потрохами… И не надо лукавить – прикажи, я ночевал бы на Лесозаводской улице, у забора колонии. Не из чувства долга, а из простой человеческой трусости. Та история со следователем отделила истинное от ложного, раз и навсегда указала мне мое место. Я таков, какой я есть, и нечего себя казнить».

– Красиво ведешь машину, Веня, – проговорил Варгасов густым голосом, в котором уже звучала привычная покровительственная нота человека, знающего себе цену.

И Веня Кузин почувствовал восторг, уверенность в себе и какую-то особую радость. Так, вероятно, ликует собака при виде долго отсутствующего хозяина.

– Да, – пискнула Ольга. – Я тоже любуюсь, молодец наш шофер.

– Должен же быть у человека знак отличия, – горделиво ответил Кузин.

– Не прибедняйся, Веня, ты хороший доктор, – милостиво произнес Варгасов. Он понял состояние Кузина и играл им, словно кошка бумажным фантиком. – Ты лучше скажи мне, Веня… Слух до меня дошел, что большая паника среди вашего брата, коллекционера. Идет облава. Верно?

«Ах вот почему он поспешил со мной повидаться, – мелькнуло в голове у Кузина. – Все ясно!» И он проговорил:

– Да, я слышал… Начали трясти букинистические магазины, антикварные. Интересно, откуда вы узнали? – спросил, намекая на специфику недавнего местопребывания Варгасова.

– Именно там все становится известным в первую очередь, Веня, – уклончиво ответил Варгасов.

Лишний раз прихвастнуть о том, что лагерное начальство делилось с ним свежими новостями, было для Варгасова мелковато. Кроме того, у Будимира Леонидовича появился еще один источник информации – осужденные за скупку и перепродажу антиквариата. Последнее время их стали «выдергивать» на допросы как свидетелей. Воротясь, они не слишком скрывали причины повышенного к себе интереса, чтобы избежать ненужных подозрений сотоварищей.

– Просьба к тебе, Веня, – проговорил Варгасов. – Повидай сегодня тех, у кого я покупал картины по твоей рекомендации. Скажи им, чтобы забыли мою фамилию. Пусть вычеркнут ее из своих записных книжек, из блокнотов, из памяти… Пользы она им не прибавит, а навредить сможет. Много у меня друзей, Веня, сам знаешь.