Пио Бароха - Алая заря

— Правду говорю. Конечно, кое–какие деньжата у моих женщин припрятаны, но сколько — я не знаю точно. Чтобы завести какое–нибудь дело, вряд ли хватит.

— Ну, а что бы ты сделал, если бы у тебя были деньги?

— Если бы у меня они были! Я снял бы типографию.

— А как Сальвадора к этому относится?

— Одобряет. Она женщина энергичная и верит, что всего можно достигнуть — было бы желание да терпение. Стоит ей узнать, что где–то продается машина или сдается помещение, она тут же посылает меня смотреть. Но до этого пока еще далеко. Со временем, может быть, обзаведемся.

Мануэль продолжал рассеянно смотреть в окно, а. Перико с любопытством разглядывал товарища. Начался дождь; первые крупные капли запрыгали по черным лужам словно рассыпавшиеся светлые стальные бусины; скоро сильный порыв ветра разорвал облака, выглянуло солнце, и в комнате посветлело, потом тучи снова заволокли небо, и в мастерской Перико Ребольедо стало совсем темно.

Мануэль следил взглядом, как меняются очертания густого дыма, выдыхаемого фабричной трубой; иногда он вырывался клубами и, вытягиваясь в длинную ленту, прочерчивал на сером небе косую черную линию; иногда слабая струя его едва сочилась, словно вода из потерявшего силу источника, и стекала вниз по стенкам трубы; иногда он столбом взмывал в небо, пока яростный порыв ветра не разрывал его в клочья, далеко разбрасывая их по всему необъятному пространству.

Мастерская, где происходил разговор между Перико и Мануэлем, представляла собой маленькое тесное помещение с низким потолком и была похожа на корабельную каюту. На подоконнике стоял деревянный ящик с землей; в нем была высажена виноградная лоза, ростки и усики которой лезли из всех щелей между досками. Посредине комнаты находился стол с прилаженным к нему токарным станком и скамейкой. По одну сторону от окна висели стенные часы с раскрашенными деревянными гирями, другую сторону занимал высокий книжный шкаф, в котором можно было видеть несколько томов, а с верхней полки, из–под самого потолка с каким–то поистине олимпийским безразличием взирал на окружающий мир гипсовый бюст.

Кроме того, к одной из стен был прилажен щиток для проверки электрических лампочек, рядом висело несколько географических карт и мотки провода, а в самой глубине комнаты стоял огромный старый платяной шкаф. На этом малоизящном сооружении в ворохе металлических и фарфоровых выключателей стоял странного вида аппарат, назначение которого трудно было определить не только с первого, но и со второго взгляда.

Это была механическая игрушка; она приводилась в движение электричеством, и Перико долгое время держал ее в витрине в качестве своеобразной рекламы. Небольшой моторчик приводил в движение насос; насос выкачивал воду из цинкового куба и гнал ее в стеклянный резервуар, расположенный наверху; отсюда вода стекала по желобку, двигала колесо и снова падала в тот самый куб, откуда она начинала свое путешествие. Работа этого хитрого приспособления постоянно привлекала толпу мальчишек и зевак прохожих. В конце концов, Перико все это надоело: зрителей было так много, что они постоянно заслоняли свет.

— Да, парень, — сказал Перико после долгой паузы. — поскорее устраивайся и женись.

— Жениться? На ком же?

— Вот тебе раз! Ясно на ком. На Сальвадоре. Сестра, мальчонка, ты и она… прекрасно заживете.

— Сальвадора женщина необыкновенная, — продолжал Мануэль. — Ты можешь ее понять? Вот то–то и оно. Я думаю, она ко мне привязана, но это только потому, что я живу здесь же в доме, ну вроде как к кошке привязываются… Что касается прочего…

— Ну, а ты–то сам?

— Я, сказать тебе по правде, и сам не знаю, люблю ее или нет.

— Все еще не можешь забыть ту, другую?

— Та хоть любила меня.

— Что не помешало ей бросить тебя. А Сальвадор тебя любит.

— Этого я не знаю.

— Прекрасно знаешь. Если бы не она, кем бы ты сейчас был?

— Бродягой.

— Вот именно.

— Да, я в этом не сомневаюсь… Но чувство благодарности одно дело, а любовь — другое.

— У тебя к ней ничего нет, кроме чувства благодарности?

— Сказать по правде, не знаю. Ради нее я готов сделать все, что угодно, но она для меня все равно как старшая сестра или мать.

Мануэль замолчал, так как в этот момент в мастерскую вошел отец механика, Ребольедо–горбун, со своим приятелем.

Это была прелюбопытная пара. Ребольедо–старший носил широкополую шляпу цвета беж, украшенную черной газовой лентой, почти лилового цвета пиджак и почти желтые панталоны, цветом своим напоминавшие флаг, который выбрасывают зачумленные корабли; в руках у него была трость с роговой ручкой.

Приятель его — старичок с маленькими блестящими глазками на лисьей мордочке, с фиолетовым носом в венозных прожилках и с короткими седыми усами. Одевался он франтовато. На нем был пиджак из твердого как камень сукна, суконные брюки, в руках он держал палку из дорогого дерева с набалдашником, а на жилетке висела цепочка от часов с брелоками. Звали этого господина Кануто, сеньор Кануто, и жил он в одном из домов неподалеку от Патриаршего кладбища.

— А сестры твоей здесь нет? — обратился цирюльник Ребольедо к Мануэлю.

— Нет, как видите.

— Но она сойдет к нам?

— Вероятно.

Горбун вышел в прихожую и оттуда стал звать Игнасию:

— Сенья́ Игнасия! Сенья́ Игнасия!

— Сию минуту идем, — откликнулась та сверху.

— Ты сыграешь с нами? — предложил цирюльник Мануэлю.

— Да нет, по правде сказать, не хочется.

— А ты? — обратился он к сыну.

— Нет, отец. Я не буду.

— Этим молодым людям ручные забавы не по вкусу, — серьезно промолвил сеньор Кануто.

— Ну их! Если нас трое, то мы будем играть в туте, — проворчал цирюльник.

Вошла Игнасия, женщина лет тридцати–сорока, тощая как щепка, несколько позже появилась Сальвадора.

— А где Энрике? — спросил Мануэль девушку.

— Играет в соседнем дворе…

— Не желаешь ли составить партию? — обратил к ней Ребольедо.

— Пожалуй.

— Итак, две пары есть.

— Попались на удочку, — сказал Перико Сальвадоре, — сочувствую вам.

— А ты бы помолчал, — прикрикнул на него цирюльник. — Что за скучный народ нынешняя молодежь. Подсаживайся к нам, Сальвадора. Увидишь, как мы их сейчас разделаем, хотя они и сами порядочные доки. Вам сдавать, сенья́ Игнасия… Прошу.

Оба приятеля и Игнасия играли с большой старательностью. Сальвадора же была рассеянна, но часто выигрывала.

Между тем Перико и Мануэль, стоя у окна, продолжали разговор. На улице шумел дождь. Перико рассказывал, над чем он трудится. С одним делом, как ему казалось, он благополучно справился: это было упрощение вольтовых дуг. В скором времени он собирался взять патент на свое изобретение.