Борис Никольский - Формула памяти

Вечером Эрик опять встретился с Юлией. Они бродили по маленькому зимнему саду. Здесь было тихо и уютно. Однотонно журчали крошечные фонтанчики, слабый свет выбивался из-под причудливо нагроможденных валунов. Однако у Эрика было подавленное настроение — это Юлия заметила сразу.

— Что с тобой, Эрик? — обеспокоенно заглядывая ему в глаза, спросила она.

— Одно к одному, — отозвался он мрачно. — Я всегда так любил свою работу, ты знаешь это, Юлия, всегда так гордился ею, с таким рвением, с такой старательностью работал, так верил, что моя работа приносит пусть малую, но все же пользу всей Рузе… А оказывается… Оказывается, никто не может поручиться за то, что все эти годы я не работал вхолостую! Прыгал, как белка в колесе, ради собственного удовольствия!

— Да объясни толком, что случилось?

— Видишь ли, мне сегодня объяснили, что значит Принцип Высшей Рациональности применительно к нашей работе. Ты знаешь? Ах, догадываешься? Ну, я тебе все-таки скажу: Принцип Высшей Рациональности означает вот что — обществу необходимо лишь то лучшее, что способен дать каждый из нас в лучшие минуты своей жизни, в минуты высшего творческого подъема! Ну, а кто определяет, когда они у тебя наступят, эти минуты? Опять та же самая Электронная Служба, электронные психологи, электронные психиатры, электронные черт-те знает кто еще…

— Не ругайся, Эрик, прошу тебя, — жалобно сказала Юлия.

— Да что там — ругайся не ругайся, разве в этом дело! Я чувствую себя сегодня оплеванным, униженным, оскорбленным. Столько лет воображать, что ты приносишь пользу, что ты незаменим, что твой труд кому-то нужен, и вдруг обнаружить, что все эти годы ты, возможно, был просто-напросто «отключен». Оказывается, есть даже такой термин. Того, кто по всяким там биоритмическим показателям находится не в лучшей своей форме, просто-напросто отключают от каналов приема информации. И он только воображает, что работает, а на самом деле, как дурачок, как последний дурачок, играет в поддавки с самим собой…

— Ты все преувеличиваешь, Эрик, — сказала Юлия. — Ты всегда все склонен преувеличивать. Ведь работать можно ради результата, можно и ради тренировки ума, ради обретения пика той формы, о которой ты говорил…

— Значит, ты знала? Ты знала, Юлия?

— Да, мне рассказывал отец. Нашему обществу действительно не нужна работа ради работы. Мы не можем себе позволить пользоваться инженерными идеями не самого высшего порядка, вот в чем дело, Эрик. Прежде, говорят, поступали проще: проводили обследование перед началом рабочего дня и просто отстраняли от работы тех, чьи биоритмические и прочие показатели оказывались ниже необходимых. Но это плохо действовало на людей. Теперь же, когда наша Единая Система обладает столь большим запасом информации о каждом из нас и столь высокой возможностью мгновенно перерабатывать эту информацию, общество уже может позволить: пусть работают все. Но только службам Единой известно, чьи идеи идут, что называется, в общий котел — в Главный Информационный Центр, а чьи — нет. Да, многим действительно приходится работать вхолостую, они действительно отключены, тут уж ничего не поделаешь, Эрик. Причем, кто именно в данный момент работает на каналы информации, а кто, как ты выразился, играет в поддавки с самим собой, — это тайна, ни в коем случае не подлежащая разглашению. Каждый должен работать в полную силу, в полную меру своих возможностей. Службы Единой сами позаботятся о том, чтобы в нужный момент человека, достигшего пика формы, подключить к Главному Центру…

— Но разве это не унизительно?

— Унизительно? Но почему? — искренне удивилась Юлия. — Это Принцип Высшей Рациональности, только и всего. И, в конечном счете, разве не от нас самих, от каждого из нас, зависит то, как мы работаем?..

— Не знаю, Юлия, может быть, ты и права, но меня все время не оставляет чувство, будто я превращаюсь в робота. Я — человек, а меня хотят сделать роботом…

— Мне опять не нравятся твои слова, — сказала Юлия, и печаль снова возникла в ее глазах. — Почему ты раньше никогда так не говорил?

— Не знаю. Просто я о многом думал последнее время. А может быть… Может быть, это оттого, что появилась ты. Рядом с тобой мне особенно хочется быть человеком…

— Чего же тебе не хватает, Эрик, чтобы чувствовать себя человеком?

— Не знаю, опять не знаю. Может быть, права совершать ошибки, только и всего…

— Ошибки? Совершать ошибки — это неразумно, Эрик. А все, что неразумно, — плохо. Разве не так?

— Так, так, Юлия. И все-таки мне не хватает этого права. А еще, может быть, возможности жертвовать чем-то ради любимого человека. Ведь Принцип Высшей Рациональности тоже не допускает этого.

— Жертвовать? — задумчиво повторила Юлия. — Зачем жертвовать? Ты все-таки странный, Эрик. Я сегодня думала о тебе весь день. Ты все-таки очень странный.

— Да, наверно, я странный… Но знаешь, чего бы мне сейчас хотелось больше всего?

— Чего?

— Пробежаться вместе с тобой под проливным дождем, и чтобы над нами грохотал гром и сверкали молнии…

Юлия удивленно подняла тонкие брови.

— О! Это, наверно, очень страшно?

— И страшно, и весело. Это почти так же, как выход в открытый космос, — сказал Эрик, смеясь.

— В открытый космос? — повторила она и вдруг задумалась, ушла в себя. Эрику показалось, что она собирается что-то еще сказать ему, в чем-то признаться, и не решается. Но уже вовсю мигали оранжевым светом предупредительные табло: «Нарушение режима недопустимо! Нарушение режима недопустимо!» Время вечерних прогулок истекало…

На следующий день за завтраком Юлия сказала ему:

— А я ведь не успела вчера сообщить тебе самое главное: мне предлагают поработать в открытом космосе.

— Тебе? — он не мог скрыть своего изумления.

— Да. — Юлия словно не заметила этого его изумленного возгласа и продолжала говорить со спокойной деловитостью: — Видишь ли, на одном из наших искусственных спутников вышла из строя аппаратура слежения. Роботы-наблюдатели дают противоречивые сведения о характере повреждения. Так что есть необходимость направить туда небольшую экспедицию. Мне предложили войти в ее состав.

— И ты? Что ответила ты?

— Я ответила, что согласна.

Ну, конечно, предложи кто-нибудь такое ему, Эрику, разве бы он отказался! Когда-то его мечтой было поработать в открытом космосе. Он даже экзамены сдавал на астролетчика. Но то он, а то Юлия…

— Да ты не огорчайся, Эрик, — вдруг с неожиданной для нее мягкостью сказала Юлия. — Это еще нескоро. Не раньше, чем через месяц. Мы еще успеем надоесть друг другу, — добавила она, улыбнувшись. — А потом ты и оглянуться не успеешь, как я уже вернусь…

Она утешала его, как маленького мальчика.